Иван Меньшиков - Полуночное солнце

Таули недоверчиво посмотрел на русского.

— Ну, если ты не друг мне, то я не пойду, — обиделся Микола.

— Что ты, друг?! — смутился Таули. — Я-то верю, да жирный ты, однако. Скажут: у ненягов отъелся.

Микола рассмеялся. Он и впрямь не походил на мученика.

— Я пешком пойду, — сказал он, — может, и поисхудаю.

И, не долго думая, он разыскал свою рваную шубейку и на нартах уехал в Березов.

Ложась спать, Таули наказал Янко Муржану послать ненягов за князем Тэйрэко.

— Он русским продался, — сказал Таули.

Янко Муржан вышел из чума. Он передал слова Таули ненягам и пошел в гости на край стойбища. Он и не догадывался, что князь Тэйрэко, боясь мести, сам приехал в стойбище в рваной малице и на полумертвой упряжке.

Полный мрачных предчувствий, ходил князь Тэйрэко по шумному стойбищу ненягов. Войдя в чум старика Окатетто, он долго сидел на шкурах и рассказывал о том, как пытают ненягов русские на дыбе, на крючьях, как ставят печати смерти на лбах самых непослушных ненця.

— Мою бабу они убили, — сказал Окатетто, — но я не боюсь русских. Видишь, сколько на моем луке крестиков?

Тэйрэко посмотрел на лук и закрыл глаза.

— И я не боюсь русских, но когда тебя, Окатетто, называет остяк вонючим самоедом, стерпишь ли ты это?

Старик растерянно посмотрел на князя. Подумав, вскочил со своей постели и вырвал из ножен узкий, как шило, нож.

— Кто назвал меня вонючим? Остяк? Где он?

— Остяков немного среди ненягов. Таули верит Янко Муржану, и они погубят его, — сдержанно ответил князь Тэйрэко, — всех нас погубят остяки и тунгусы. Они предадут нас русским.

Окатетто сурово поглядел в лицо Тэйрэко, но князь не опустил взгляда. Он еще тише и спокойнее сказал:

— Ночью и тунгусы, и остяки спят…

Но Окатетто не стал ждать ночи. Обида была столь велика, что требовала немедленной мести. Окатетто выскочил из чума и у первого же широкого костра закричал:

— Слушай, ненця! Тунгусы и остяки называют нас вонючими… Стерпим ли мы обиду? Янко Муржан называет нас вонючими…

Позабыв под красной стрелой восстания давнюю междоусобную вражду, неняги вновь вспомнили о ней. Они рванулись с обнаженными ножами в чумы и под безумный визг детей и женщин вытащили трех остяков и Янко Муржана к широкому костру посреди стойбища. Янко Муржан был широк в плечах, статен ростом и силен, но кричал он, как растерянный, недоумевающий ребенок:

— Что мы сделали худого? За что? Мы ни словом не обидели вас, ненця…

Он кричал, он спрашивал, продолжая с недоумением стряхивать со своего могучего тела охваченных слепой ненавистью ненягов:

— За что? Мы ни словом…

Он не получил ответа. Чья-то гневная стрела прорвала ему щеку и заткнула рот. Чей-то нож вспорол малицу от живота до груди. Янко Муржан упал на взбитый снег, но окровавленные губы его, казалось, продолжали безмолвно спрашивать: «За что?»

Потрясенные его неожиданной смертью, неняги оторопели. Они оставили в покое остяков, и гнев их, вспыхнувший так неожиданно, погас.

А в это время к костру уже подъехали Таули, и Пани, и Нанук. Они подошли к Янко Муржану, и Таули посмотрел в глаза ненягов. Те опустили глаза.

Таули встал на колени перед убитым и поцеловал его в лоб, наполовину прикрытый иссиня-черными волосами.

— Прости, друг, прости, Янко, — сказал он и впервые за всю свою жизнь заплакал. Потом встал и, окинув взглядом ненягов, с тихой яростью спросил: — Кто посмел внести раздор в наше великое племя безоленщиков и бедняков? Кто окупит нам смерть нашего товарища неняга? Кто? Я спрашиваю вас…

Неняги молчали. Теперь они и сами не могли вспомнить, кто их призвал к мести. Но старик Окатетто выбежал из толпы и упал у тела убитого по его вине остяка Янко Муржана.

— Пусть и меня поразит смерть, — сказал Окатетто, глядя в лицо убитого остяка. — Я убил его, но слепую смерть в мои руки вложил какой-то одноглазый неняг.

А князь Тэйрэко в это время был уже за седьмой сопкой от стойбища ненягов, и упряжка его мчалась по пути к Березову.

Таули собрал всех самых мудрых стариков своего великого войска, и они два дня и две ночи судили Окатетто.

И старейшины родов решили: наказывать впредь смертью всякого, кто обидит черным словом междоусобной вражды самоеда, тунгуса или остяка, если он неняг.

Окатетто должен был просить прощения у каждого остяка, а если кто-либо из них решит наказать его, Окатетто, как и подобает ненягу, должен принять наказание. После всего этого Окатетто должен был покинуть стойбище ненягов навсегда.