Иван Меньшиков - Полуночное солнце

Костяным наконечником хорей опускается на рога оленей. Они неистово мчатся, выбрасывая в стороны ноги. Морозный воздух врывается в легкие охотника. Успокаивает.

В следующую луну Хэди подъехал к чуму в устье Золотой реки. Седой старик с трясущимися руками вышел ему навстречу. Пригласил в чум и усадил гостя на мягкие шкуры. Налил крепкого чаю. Принес жирной мороженой нельмы и, настрогав ее, подал Хэди. Гость ел и медленно рассказывал: дочь должна приехать из города — будет много хлопот; олешки сейчас тощие; охота идет беда худо.

Яли сочувственно кивал гостю, в маленьких глазах его изредка появлялся и потухал огонек хитрости.

— В гости ко мне поедем, — притворно равнодушно предложил Хэди. — Ты давно у меня в гостях не был…

Яли наклонил голову.

— Не могу… Старик стал. Жить плохо теперь, а зверь в капканы не идет… Все обо мне позабыли… Да и пастухи не слушаются. Сяско уйти на стада хочет.

Хэди вышел из чума и вернулся с песцовой шкурой.

— Дарю тебе… Совет дай… В гости ко мне едем.

…Подъезжая к своему чуму, Хэди заметил свежий след саней. Вошел в чум и удивился. У костра сидела незнакомая девушка в городском костюме.

— Отец! — вскрикнула она и крепко стиснула его руку.

— Здорово, девка! Ждал тебя, да в худое время приехала. Мать болеет.

И стал разговаривать с вошедшим стариком об охоте. Весело забурлил чай в медном котелке. Хэди достал из берестяного лукошка дымчато-зеленоватую, как морской лед, бутылку вина. Подал шаману.

— Угощаю… Веселым будь. От беды помоги… Хороший подарок дам…

Когда бутылка была опорожнена, гость облачился в принесенную с нарт священную одежду. Хэди, пьяный от вина и горя, катался по латам, грыз затухшие угли, плакал и проклинал злых духов рек, вселившихся в тело жены. Девушка, пользуясь темнотой, выбралась из чума.

Шатаясь, старик поднял Хэди на ноги и натянул на него малицу. Вышли.

Гремя одеждой, шаман упал у «поганого» чума и на четвереньках семь раз ополз вокруг него, бормоча заклинания. Затем встал и закрутился в пьяной пляске. В лад его движениям глухо рокотал барабан, и неприятное чувство страха охватило Хэди. Он понемногу трезвел и отползал от «поганого» чума. Устало тадибей приник головой к пензеру и тихо проговорил:

— Два дня еще ждать надо…

Охотник испугался:

— Худо будет… Не выдержит баба… Посмотри сам. Тебе можно…

— Мне можно, — согласился старик, — только три луны нельзя будет видеть людей, а у меня нечего будет есть.

— Накормлю… Только бабу спаси…

Яли снова закружился вокруг чума, бил колотушкой в чумовые нюки, выкрикивая самые грозные заклинания; но вошел в чум роженицы и застыл в страхе…

На латах посреди чума лежала окровавленная женщина, над которой склонилась Нанук.

Оторопевший шаман тонка взвизгнул:

— Поганая! Ты нарушила закон предков!

Девушка марлей вытерла руки и насмешливо покачала головой:

— Нарушила? Вот какое горе! — И уже сердито: — «А ну-ка уматывай отсюда!» — как говорят ребята в нашем техникуме. — И вытолкала оторопелого тадибея из чума.

Тихо застонала мать, прижимая к груди пахнущее кровью тельце новорожденного.

— Молодец, мама! Ты не волнуйся. Я отцу пойду сказать.

Хэди лежал на шкурах, дрожа от страха за судьбу дочери.

Девушка стояла у «поганого» чума и смотрела на торосы моря. Нежный оранжевый свет загорелся на горизонте. Он рос и зажигал голубые льды чудными цветами радуги. Всходило солнце. Острые лучи его били в спину оскорбленного тадибея. Так кончилась ночь.

— Нам придется с тобой встретиться, — сказала Нанук сердито, — посмотрим, кто сильнее…

После возвращения Сяско спросил у хозяина, хорошо ли шаманилось ему у Хэди. Яли, сверкая красными глазами, прохрипел:

— Твоего ли ума дело? Песца-то я все-таки получил, а умрет Некучи, Нанук будет виновата, взаправду своими руками ее задушу.

— Зачем душить? — торопливо проговорил Сяско и вышел из чума.

Через трое суток Нанук приехала в парму Яли.

Она вошла в чум и первым делом спросила, давно ли вытряхивали шкуры от насекомых.

— Ты теперь плохая ненка, — сказал убежденно Сяско, — ты боишься вшей, как хабеня [44] Хабеня — русская женщина. …

Несмелое пламя костра освещало зеленовато-седые космы и пепельное лицо Нэвли. В огромном котле пенилась уха. Жир выплескивался и шипел на огне.

Нанук села на чемодан по другую сторону костра. На ногах ее вызывающе блестели хромовые сапожки и калоши. Нанук была одета в кожаный френч, а на коленях ее лежала каракулевая шапочка с красными полосками.