Так они просидели довольно долго, не чувствуя голода, не желая спать, пока наконец не услышали торопливые шаги на лестнице. Дверь хлопнула о стену, и в сером вечернем свете вдруг появился Девяткин.
— Ура, ребята! — воскликнул он торжествующе, размахивая с порога узеньким листочком. — Мне пришло разрешение. Я еду с вами!
Восторг был беспредельным, они бросились радостно обниматься, шумно заплясали, передавая из рук в руки телеграмму. Потом все вдруг замолчали, улыбаясь каждый своим мыслям.
Потом Иоана подошла к Девяткину и обняла его. Шаловливо заглядывая ему в глаза, она умоляющим голосом попросила:
— Федор Павлович, поедем еще разок на тройке в лес. Прошу! Да? Скажите «да», Федор Павлович.
Девяткин не мог отказать ей в таком удовольствии. Иоана так настойчиво просила, ластилась к нему, была настолько мила, что он в конце концов уступил. Разве телеграмма, в которой Марин Влайку сообщал ему о зачислении в дивизию, не стоила того, чтобы помчаться на тройке в лес? И как не сделать приятное такой красивой женщине, которая ему сейчас так напоминала Надю, Надюшеньку с хохолком, которую теперь снова унес бог знает куда водоворот войны!
На заре они тронулись в путь. Разумеется, за вожжи взялась Иоана. Стремительная езда на тройке опьяняла ее, она чувствовала, как тело охватывало сладкое опьянение. Щеки Иоаны горели, словно сквозь кожу на поверхность вырвался внутренний жар. Свет глаз усиливался с каждым мгновением, в нем было столько неуемной страсти! Ее полуоткрытые губы слегка дрожали, словно шептали слова любви кому-то невидимому, которому предназначалась едва обозначившаяся улыбка в уголках рта.
Иоане хотелось, чтобы дорога была бесконечной, лес никогда не кончался, а музыка в воздухе все время звенела. Пусть она длится столько, сколько необходимо для того, чтобы живое существо забыло о самом себе. Но она знала, что вот-вот дорога свернет к полянке, а там посреди нее их ждет домик лесника. И снова тело ее ощутило страстное волнение, и снова она услышала свой мысленный вопрос:
«Ты меня любишь, Тома?»
Ей показалось, что он идет к ней с протянутыми руками.
«На всю жизнь, Иоана! До последнего дыхания!..»
Вряд ли она смогла бы рассказать, как спрыгнула на землю, как обнималась с хозяевами дома, как Девяткин воскликнул:
«Поохотиться бы, Никита Ефимович!» — а тот ответил: «Хм, для таких гостей все можно, товарищ начальник!» Старая Филипповна пригласила их в избу: «Может быть, ты устала, дорогая моя? Отдохни немного». И Иоана прошептала: «Иду, Софья Филипповна! Иду!» Распрягли лошадей, покрыли попонами и привязали их около дома, потом лесник принес им сена, и она снова оказалась наедине с Тома.
Иоана стояла не шелохнувшись, смотрела на маленькое, широко раскрытое окошечко сеновала, через которое проникал свежий воздух, на сено, ставшее однажды в зимнюю ночь их постелью. Тома подошел к ней, взял ее руки в свои и, заметив необычность ее настроения, спросил:
— Что с тобой?
— Ничего, — тихо проговорила она. — Я вспоминаю.
— А, да! — с деланным удивлением сказал он. — Кажется, однажды мы были здесь.
— Были.
— И ты боишься? — Он прямо посмотрел ей в глаза.
— С чего бы?! — выдержав его взгляд, смело ответила она. — Знаешь, я все это время, пока мы ехали сюда, думала только о тебе.
— И я тоже, Иоана.
— Как и тогда, я говорю тебе: давно мы не были одни, только мы вдвоем…
— В самом деле давно.
— Каждый раз нам всегда что-нибудь мешало.
— Будем надеяться, что сегодня ничто не помешает нам.
— Пойми меня правильно. У меня и капли во рту не было, а я чувствую себя пьяной.
— И я тоже.
— Значит…
Но тут распахнулась дверь и послышался голос Девяткина:
— Эй, вы там! Чего думаете делать?
Тома вдруг безудержно рассмеялся:
— Снова вмешательство во внутренние дела…
Иоана с досадой толкнула его локтем в бок, но тут же сама заразилась его смехом и принялась хохотать. Это сильно смутило Девяткина, и он посмотрел на них подозрительно.
Так начался последний день жизни Иоаны Молдовяну в Березовке.
Потом они исходили лес вдоль и поперек вслед за охотниками. Иоана не чувствовала, куда ступает ее нога, не видела, какого цвета небо. Она была вся во власти негасимой любви к своему мужу и с укором всякий раз смотрела на него, когда они делали привал.
«Ну ради бога! Решись же ты!»
«Не понимаю!» — недоуменно отвечали его глаза.
«Кончай ты с этой охотой и пошли со мной!»
«Куда?»
Читать дальше