Лауренциу Фульга - Звезда доброй надежды

Молдовяну представил себе, как он созовет пленных под сенью берез парка или в клубе и официально объявит о разрешении Советского правительства создать первые части румынских добровольцев. Потом он предоставит слово всем делегатам по очереди для сообщения о том, как проходил съезд, потом ответит на возможные вопросы. Скажет несколько слов о той роли, которую будет играть дивизия в истории страны, и закончит собрание подписанием заранее напечатанных бланков — заявлений о зачислении добровольцев.

В тот же день после возвращения Молдовяну и делегатов из Москвы в библиотеке собрались все антифашисты. С отчетным докладом выступили Анкуце и майор Ботез. Посыпались вопросы: о чем говорили на съезде, что будут представлять собой эти воинские части?.. Всем хотелось знать все до мельчайших подробностей, заранее выяснить, что же скрывает от них будущее.

Потом начались выступления. Андроне вновь попытался обратить на себя внимание собравшихся шумным, пышущим яростью выступлением. Говорил он громко, страстно:

— Приведем сюда всех до одного и прижмем так, чтобы видели, какое мощное оружие дали нам в руки и каким доверием мы пользуемся. Сначала продемонстрируем свою силу, а потом будем подписывать заявления. Пойдем к трибуне единой группой. Пусть кто-нибудь осмелится хоть что-то сказать против нас, пойти против нас. Пришло наконец-то наше время.

Но Молдовяну решил, что первую встречу с делегатами лучше провести не в торжественно-строгой обстановке, которая сковала бы людей и не позволила бы проникнуть в глубину содержания последнего события.

— Господни Андроне, — прервал его Молдовяну, — такими методами мы скорее отпугнем людей, отдалим их от себя, поставим между нами и всеми остальными пленными стену. Нам нужны друзья, а не враги. Пусть люди переходят на нашу сторону по убеждению, а не припертыми к стенке безвыходностью положения. Включение в состав дивизии происходит на добровольных началах, силой мы никого не берем.

— Это означает, что вы плохо знаете товар! — упрямо возражал Андроне. — Вспомните те времена, когда они бежали от нас как черт от ладана. То же самое произойдет и теперь. Как только делегаты появятся, они изолируются от них, повернутся к ним спиной.

— Э, так уж и повернутся! — снисходительно улыбнулся профессор Иоаким.

— Тогда они начнут бомбардировать нас такими вопросами, от которых спина взмокнет, — настаивал Андроне, а уж это он знал точно. — Имейте в виду!

— Тем лучше! — вмешался на этот раз Зайня. — Люди должны знать правду. Или, может быть, — повернулся он к делегатам, — вы чураетесь той правды, которую принесли с собой?

— Никоим образом! — со смехом воскликнул Паладе.

— Разрешите мне! — попросил слова доктор Анкуце. — Мы не уклонялись об объяснения присутствующим здесь на собрании некоторых деталей относительно съезда, носящих частный характер. Мне показалось бы странным, если бы именно антифашисты стали болтать о противоречиях на съезде, упуская из виду главное.

— А главное — это дивизия! — уточнил майор Ботез, выразительно глядя на Андроне. — Все остальное — второстепенное.

На губах Андроне появилась ироническая улыбка, глаза заблестели.

— Господин майор, вы кое-что недооцениваете! — сказал он с видимым спокойствием. — Просто я предупреждаю вас!

— Отлично! — заключил комиссар, которому не понравился такой поворот беседы. — Собрание состоится только после того, как все румыны узнают, что было на съезде и чего мы от них хотим.

Таким образом, делегаты в тот же день встретились с пленными, которые нетерпеливо расхаживали по лагерному двору. Все произошло так, как и предвидел Молдовяну. Никто никого не изолировал и не ел заживо, как пророчествовал Андроне. Делегаты были встречены сначала с некоторой тревогой, пока не был сломлен лед недоверия. Потом пленные убедились, что ничего здесь не подстроено, не придумано и нет обмана, а наоборот, все настолько бесспорно, ясно и определенно, что было бы смешно отрицать и сбрасывать со счетов всю эту историю и тем более как-то помешать ей.

Сначала людям роздали тексты просьбы, с которой съезд обратился к Советскому правительству. К каждому экземпляру были приклеены листки с подлинными подписями в несколько колонок двухсот делегатов, принимавших участие в работе съезда.

Такой документ попал и в руки полковника Голеску.

У него не хватило смелости пролезть вперед к тем, кто был в непосредственной близости к Анкуце. Полковником еще владело горькое чувство поражения. Пришел он сюда скорее из желания не быть одному, из суеверного страха перед тем, что смерть канарейки в такое время предвещает его собственную. Он еще не уловил смысла вопросов, которые сыпались на доктора Анкуце, его больше всего интересовали бумажки, в них была сконцентрирована вся сущность и сила съезда.