Виталий Мелентьев - Фронтовичка

— Видите бугорок? — показала она лейтенанту. — Вон-вон, возле кустиков.

— Думаете, он?

— Уверена. Так вот — прикройте огнем.

— Так ведь фрицы…

— Не заметят, — решительно и зло сказала Валя, — видимость неважная.

Немецкие позиции были задернуты туманной дымкой дождя, и Валя надеялась, что противник видит ее так же плохо, как и она его.

Она вышла в траншею и осмотрелась. К ней подошел боец и опасливо протянул плащ-палатку:

— Возьмите.

— Иди ты! — буркнула Валя, подпрыгнула и перевалилась за бруствер.

В неглубоком окопчике под двумя плащ-палатками сладко спал Зудин. Валя осторожно приподняла край плащ-палатки. В нос ударил теплый пахучий воздух. Под боком свернувшегося калачиком Зудина лежал автомат, и Валя осторожно взяла его, а потом уже разбудила ефрейтора.

Зудин сразу пришел в себя, внимательно посмотрел на Валю, незаметно для нее пощупал возле себя, разыскивая автомат, и, сразу поняв, в чем дело, стал униженно просить никому ничего не говорить.

— Дурак. Уже и так все знают. Пошли.

Он съежился. Валя на всякий случай взяла автомат на изготовку и приказала:

— Ну, давай-ка…

— Что ж… твоя взяла, — он задумался и уже серьезно сказал: — А ведь меня, пожалуй, разменяют…

И она поняла: его действительно могут расстрелять. Но удовлетворения от этого не ощутила. Ненависть и презрение, теперь уже смешанные с отвращением, не оставляли ее, но вместе с ними появилась и жалость.

— Ладно… посмотрим… — пробормотала, она. — Там разберутся.

Зудин понял. Иногда он приостанавливался и оглядывался — тревожно, ищуще, но Валя словно невзначай выдвигала вперед автомат, и ефрейтор опять полз.

В траншеи они добрались благополучно и, когда отдышались, поняли, что за то время, пока они ползли, что-то произошло. Что именно — сразу разобрать не сумели. Уже шагая к штабу бригады, они услышали гром огневого налета — там, где они только что юлили в грязи, встали чадные дымы. Зудин долго смотрел на них и задумчиво произнес:

— Вовремя ты меня разбудила.

Перестрелка крепла, гул волнами вместе с дождем перемещался по холмам. В лощинах мокли машины, понурые лошади, злые или ко всему безразличные люди. Снаряды все чаще залетали на увалы и в лощины. Разведчики прибавили ходу.

В штаб бригады они пришли за полдень, когда перестрелка на передовой стала затухать. Начальник штаба был очень озабочен и зол. Зудина сразу же взяли под стражу, а Валю даже не упрекнули.

Пока она сидела в теплой, сырой землянке, ее разморило. Сказались бессонная ночь, усталость и голод. Поэтому она не смогла даже разобраться в происшедшем, оценить собственные поступки. На душе было просто противно.

Кто-то из занятых штабников грубовато приказал ей:

— Выметайся, сержант. Но далеко не уходи. Можешь потребоваться.

Валя вышла и пошлепала к девичьей землянке, потом вспомнила, что ей очень хочется есть. Тогда она медленно побрела к кухне. Ею все надежней овладевала тупая усталость, и поэтому даже встреча с Ларисой не казалась ей неприятной.

Но Ларисы на кухне не было. Там колдовали два пожилых солдата из кухонного наряда. Они и накормили Валю: отрезали большой кусок еще теплого вареного мяса, дали хлеба, налили чаю.

Она присела на мокрый мешок картошки и, не мигая глядя в дальний угол землянки, жевала мясо и прихлебывала чай. Один из кухонных рабочих долго смотрел на нее, покачал головой, подставил желтую соль и подал очищенную луковицу. Она ела и луковицу, и хлеб, и мясо, но соль так и не тронула — все было безразлично.

На передовой опять вспыхнула яростная артиллерийская перестрелка. Валя взглянула на дверь и увидела Ларису. Она мешала черпаком в бурно парующей полевой кухне. Мимо прошел тягач — он буксировал танк с перебитой пушкой. Гусеницы волочились сзади машины. Это удивило Валю, и она долго следила, как извивается и колышется беззвучная грязная гусеница.

В землянку вошла Лариса и сразу же подняла крик:

— Кто вам разрешил пускать проходящих? Это кухня!

Валя с интересом посмотрела на Ларису, встретилась с ней взглядом, но в пятнистом ширококостном лице Ларисы ничто не изменилось. Она продолжала кричать. Тот рабочий, который подал Вале соль, вдруг тоже крикнул:

— Хватит! Разоралась, как на своих! Ты на него посмотри, а тогда ругайся.

Валя с интересом оглядела себя и поняла, что Лариса просто не узнала ее. Мокрые, залакированные глиной шинель, шаровары, сапоги, покрытые коркой руки и, вероятно, такое же лицо. Только автомат был чист и влажно поблескивал, отражая свет каганца.