Виталий Мелентьев: Разведка уходит в сумерки

В комнате было тихо. Старинные часы-ходики с подвешенными на гири ржавыми гайками стояли. Они показывали без четверти два. Но разведчик Николай Прокофьев знал, что скоро уже утро. С той поры как ему скрутили руки, забили в рот, пахнущий стерильной чистотой и резиной индивидуальный пакет, прошло не менее трех-четырех часов. Значит, ходики стоят тоже часа три-четыре. Странно, что стрелки остановились примерно в то самое время, когда его брали в плен.

Совпадение или предзнаменование?

Прокофьев обреченно вздохнул — пожалуй, предзнаменование, но сейчас же подумал: «Ходики могли остановиться не ночью, а днем. Кстати, большинство ребят из взвода не очень верят приметам и необыкновенным совпадениям. В лучшем случае они соглашаются с тем, что в общем-то есть, конечно, что-то такое, чего сразу не поймешь. Но все равно, если на это обращать внимание, так лучше сидеть и не шевелиться».

Когда-то и он старался не обращать внимания на приметы. Но что сделаешь, если они сбываются.

…Вчера, в понедельник, едва он устроился на нарах у самого окна, пришло пополнение — два солдата и хмурый, поглядывающий исподлобья сержант. Ему и отдали постель у окна.

Неделя началась неудачно.

Когда Прокофьев перебирался на старое место, сосед но нарам, Андрей Святов, отвернулся и пробурчал: «Переезжая сваха». Потом, когда они отдыхали перед поиском, в окошко заглянула ворона, склонила набок черную, отлакированную голову и противно заорала:

— Ка-арр!

Андрей перевернулся с бока на спину и выругался:

— Чертов Сашка, никогда не закапывает костей. Развел паразиток.

Никто не обратил внимания на ворону — только он и Андрей. Да, кажется, хмурый сержант. Никто не попал в передрягу — только он и Андрей. Не помогло и то, что Святов определил правильно — вороны стали слетаться к лагерю потому, что повар Сашка Сиренко не закапывал отбросы, а просто выплескивал их за кухней. На помойке копались вороны, а по ночам приходили лисы и бездомные собаки.

Командир отдельного взвода пеших разведчиков лейтенант Андрианов — быстрый в движениях, маленький, с пышным рыжеватым чубом — не раз ругал невозмутимого Сашку за неаккуратность.

— Мало того что заразу разводите, так еще и демаскируете нас. Если у противника есть толковые наблюдатели, они сразу поймут, что такое скопление ворон на не приметном ранее месте — не случайно. Значит, они станут присматриваться, завидят дым от вашего паровоза, — лейтенант кивнул на сооруженную еще летом печку с вмазанным котлом, — и поймут, что здесь стоит подразделение. Поймут и скажут: недисциплинированные дураки. Таких нужно учить. А в науку подбросят десятка три снарядов.

И так как Сашка не возражал, а только вздыхал и тер сальной волосатой рукой белый подбородок, Андрианов злился и, сдерживаясь, сердито спрашивал:

— Вам понятно, рядовой Сиренко?

— Та понятно… — махал рукой Сашка и переступал с ноги на ногу.

Молодой, с широкими, но по-женски опущенными плечами, с выпирающим животом и полными, тоже будто женскими, бедрами, Сашка неуклюже поворачивался, отходил к печке и долго стоял возле кастрюль. Помаргивая безресничными веками, он всматривался в глубину чахлого редколесья, и все — в том числе и лейтенант Андрианов — знали: Сашка переживает, клянет себя и теперь будет топить печь затемно. Но кухонные отбросы и объедки все равно закапывать не станет.

Он все понимал, этот молчаливый добрый хлопец, радист по специальности и повар по призванию, но ничего не мог поделать с собой. Он любил все живое и свято верил, что ничто из произведенного на свет не должно пропадать. Была б его воля, он бы на этих отбросах выкормил кабанчика, развел кур (Сашка говорил: курей) и, наверное, был бы не только счастлив, но и ненавидел бы и ворон, и лисиц, и бродячих собак, которых сейчас подкармливал…

Все это знали и молчали, а новенький сержант не смолчал. Он долго смотрел вслед вороне, потом буркнул:

— Над этим стоит подумать…

О чем он собирался думать, никто не знал, но показное глубокомыслие никому не понравилось, тем более, что кричала все-таки ворона, а не ворон. Но с другой стороны, она ведь родственника вещему ворону, и мало ли о чем подумаешь, попав в такое положение…

И о втором совпадении вспомнил Прокофьев. Уже подле немецкой проволоки, когда саперы полезли проверять проход, из снарядной воронки выскочил заяц, проверещав от страха — это было самым удивительным и необыкновенным: зайцы, как известно из литературы, верещат только раненными, — помчался наперерез обеспечивающей группе, то есть Прокофьеву и Святову. По всем законам и правилам заяц не должен был бежать в их сторону. И вот почему.