Алексей Котенев - Последний перевал

Подпоясав ремень, Ермаков закурил, положил локоть на дверную перекладину и, чувствуя, что заинтригованный Филипп ждет от него ответа, сказал нехотя:

— Все это для будущего тестя, будь он неладен. Скажу тебе одно: шибко вредный и занозистый старик. Я не знаю, что буду делать, если мой батяня припожалует в Ольховку. Они обязательно вцепятся друг в дружку, как петухи, и мне придется растаскивать их в разные стороны.

— Поможем в этом деле, — ободрил его Филипп. — Недаром говорят: сообща и батьку легче бить. Только я не знал, что у тебя и будущий тесть такой же никудышный.

— Сущий перец! Недолюбливает он меня. Считает «ненадежной породой».

— За что же он на тебя-то взъелся?

— Причина та же. Всю отцовскую вину на меня перекладывает. Бегляком прозвал. «Яблоко от яблони, — говорит, — недалеко падает».

— Ну это он загнул, — возразил Филипп. — Ты же войной прокален, разведкой проверен.

— Этим его не убедишь, — сказал Ермаков, вглядываясь в тусклые огоньки приближающейся станции. Оп жадно рассматривал все, что попадалось на пути, старался увидеть что-нибудь знакомое — разъезд, железнодорожную будку или приметный лесок — и очень досадовал, что не мог отыскать глазами ничего похожего. Раньше на подходе к Шилке всюду виднелись сосны, а теперь здесь голым-голо. «Неужели за войну все леса извели?»

Шилобреев, не получивший ответа на свой вопрос, снова повернул разговор на старое:

— Значит, и войной ты не оправдался перед своим тестем?

— Абсолютно. Ты знаешь, мне Люба как-то писала — похвасталась она отцу, что я служу в разведке. А он глаза вытаращил и кричит: «В разведке служит? Да как же они бегляка в разведку определили? Он же куда хоть сбежит!»

— Вот это действительно перец, — покачал головой Филипп.

— Да еще какой едучий! Ты представляешь, требовал у Любки мой адрес, чтобы написать командованию про меня. Адрес она, конечно, не дала.

— Да, Иван, не повезло тебе на тестя, — посочувствовал Шилобреев. — Только я не понимаю, почему же ты не хочешь ослепить его целым иконостасом своих наград? Пусть знает кузькину мать!

— Нет, Филипп, это будет не то, — ответил Ермаков. — Я все продумал. Запутается он сослепу в моих наградах. Я надумал сделать по-другому. Мой будущий тестенек Степан Игнатьевич Жигуров в гражданскую войну получил вот такой же орден — Красного Знамени. Гордится им — пуще некуда! Носит на красном банте, чтобы дальше было видно. Так вот я так надумал: явлюсь перед его светлыми очами с такой же высокой наградой, и пусть знает наших, черт возьми! Пусть полюбуется да подумает, бегляк или не бегляк Ванька Ермаков. Далеко или близко падает яблоко от яблони!

Ермаков сказал это с горьким душевным надрывом, и Филипп невольно почувствовал, что непутевый отец омрачил его другу не только пору детства, но и самое светлое человеческое чувство — первую любовь.

Первая любовь у Ванюшки Ермакова начиналась трудно. В невесты ему нарекли Любу Жигурову еще в тот далекий год, когда он сделал лишь первые шаги от зыбки к столу. Партизанский отряд Степана Жигурова стоял тогда в тайге у самой Шилки, неподалеку от высокого бугра, который ныне прозывается Жигуровским. Узнав о рождении дочки, Степан прискакал потемну в Ольховку. С ним приехал за овсом и отрядный коновод Епифан. Выпили они за роженицу самогону, а потом Епиха предложил второй тост:

— Давай, Степан, выпьем за новорожденную невесту моему Ваньке. Ох, и орел растет у меня! За год едва перевалило, а он уж бодаться научился.

Степан выпил стакан первача, закусил луком и сказал:

— Ежели твой Ванька научится «бодать» мировую контру — станет лихим кавалеристом, — мне другого зятя и не надо.

Босоногий веснушчатый Ванька рос отменным задирой и никогда не водился с девчонками, считая их плаксами. В начальной школе он учился с Любой в одном классе, но ни дня не сидел с ней за одной партой. Она всегда на первой, а он на последней, где-нибудь в углу, на «Камчатке»: там можно пошалить и даже поиграть в красных и белых. Из школы возвращались они разными дорогами. Но стоило кому-либо из мальчишек обидеть Любу, как на обидчика коршуном налетал конопатый Ванька и награждал его крепкими, оплеухами.

Поучиться вместе с Любой в ШКМ Ванюшке не довелось, и он вынужден был вечерами слоняться около школы да высматривать, как директорский сынок Женька разыгрывает с Любкой разные спектакли. Во время одной из репетиций он увидел в окно, как купеческий приказчик — Женька присватывался к купеческой дочке — Любке. Даже целоваться к ней полез. Ванька не выдержал — стукнул кулаком по раме и, можно сказать, сорвал репетицию.