Эдуард Володарский - Штрафбат

— Товарищ генерал, штрафбат на проводе, — сказал связник.

— Головачев? — спросил Лыков и услышал голос Твердохлебова:

— Комбат Головачев убит. Временно командование батальоном принял на себя.

— Ну и командуй дальше, Твердохлебов, — распорядился генерал. — Приказ о назначении получишь. Что еще?

— Много тяжело раненных. Прошу прислать хоть какой-то транспорт — вывезти людей в дивизионный госпиталь. Помрут люди, — громко говорил в трубку Твердохлебов.

— Только слюни не распускай, Твердохлебов! — резко оборвал генерал. — Раньше я такого за тобой не замечал! Придумаем что-нибудь! Жди!

На другом конце провода Твердохлебов положил телефонную трубку на ящик, ладонью утер мокрое от пота лицо.

За дощатым столом сидели Балясин, Чудилин и отец Михаил.

— Ну, где этот картежник хренов? — зло спросил Твердохлебов.

— Сказал, мигом обернется, — ответил Чудилин, куря самокрутку.

— А Глымов? Шилкин? — Твердохлебов тяжело опустился на табуретку. — За смертью их посылать…

— А сколько нас от первого состава уцелело? — вдруг спросил Балясин. — Считаю — всего девять человек получается…

— Уже хорошо, — усмехнулся Чудилин.

Наверху продолжала греметь канонада, стены блиндажа дрожали.

— Немец совсем озверел — долбит и долбит, — пробормотал Балясин.

— Разозлили мы их здорово… — опять усмехнулся Чудилин.

— Скорее — майор Харченко, — вздохнул Балясин. — Паскудный был человек, как его только земля носила?

— Негоже так, ребята, не по-христиански: про покойника — или ничего, или хорошо, — прогудел отец Михаил.

— Тогда лучше помолчим, — отозвался Балясин. — А ты помолись за нас, батюшка, за всех отверженных и погибших…

Но молчание было недолгим — дверь в блиндаж открылась, и один за другим вошли Шилкин, Глымов и Леха Стира с мешками за спиной. У Лехи была забинтована рука, у Шилкина перевязана голова, и пилотка едва держалась на самом затылке. В ту же минуту рвануло так, что ходуном заходили бревна наката.

— Ну, озверел фашист, мать честная!

Штрафники прошли к столу, сняли свои «сидоры», стали вытаскивать банки, пачки галет, бутылки рома.

— Остатки сладки! — сказал Стира.

— Раздали ребятам все, что было в ямке спрятано. Выгребли подчистую, — добавил Глымов.

— Короче, кормушка закончилась, — заключил Шилкин.

Сообща принялись вскрывать ножами консервные банки, откупоривать бутылки, расставляли алюминиевые мятые кружки.

— Отец Михаил, молитву прочтешь или так поминать будем? — спросил Твердохлебов.

Священник задумчиво смотрел в пространство, словно и не слышал вопроса.

— Э, отец Михаил, ты, с Богом беседуешь, что ли? — опять спросил Твердохлебов.

— Слышь, братцы, — сказал Балясин, — тихо-то как… Перестал немец лупить…

— Небось, снаряды кончились, — хмыкнул Леха Стира.

Снова со скрипом подалась дверь, и в блиндаж спустились Оглоблин, Петельников и Манякин.

— Ну вот, теперь все, — приглядевшись, сказал Твердохлебов. — Садись, ребята…

За столом стало тесно. Дергалось и металось из стороны в сторону пламя коптилки. Твердохлебов разлил ром, пустую бутылку поставил под стол. Все взялись за кружки и разом посмотрели на отца Михаила. Тот кашлянул, прочищая горло, и голос его ровно загудел:

— Со духи праведных скончавшихся души рабов Твоих, Спасе, упокой, сохраняя во блаженной жизни, аже у Тебе, человеколюбче. В покоищи Твоем, Господи, идеже вси святии упокоеваются, упокой и души рабов Твоих, яко един еси человеколюбец. Аминь.

Штрафники встали и, не чокаясь, выпили. Так же молча сели, ножами стали цеплять куски тушенки из банок. Отец Михаил сперва понюхал и съел галету, потом тоже достал нож и принялся за тушенку…

— Кто затеял эту дурацкую операцию с продовольственными складами немцев?! — раздраженно спрашивал командующий фронтом.

— Ответственность несу я, товарищ командующий, — вытянувшись, ответил генерал Лыков.

— Вы-то об этом знали, Сергей Павлович? — глянул командующий фронтом на командарма, который сидел за столом.

Стол был длинный, и за ним плечом к плечу сидели генералы, средних лет и пожилые, совсем лысые и с густыми, с сильной проседью шевелюрами. На стене, в которую стол упирался торцом, висела большая карта фронта, испещренная красными и синими стрелами, кружками и квадратами.

— Да, я был поставлен в известность, товарищ командующий. — Командарм встал, одернул китель. — Я дал разрешение на проведение операции.