Петр Лебеденко - Навстречу ветрам

Самолет сел точно у посадочного «Т». Андрей слышал, как один из финишеров крикнул:

Чудненько притер!..

Расчет отличный, Степной! — сказал Курепин. — Рулите прямо на взлетную площадку, сделаем еще один полет.

Андрей видел, как инструктор поднял вверх большой палец и ободряюще улыбнулся. Абрам Райтман пожал одну свою руку другой; «Поздравляю». Андрей отвернулся.

«С чем поздравлять?» — подумал он и пошел на взлет.

Сидя в передней кабине, командир отряда поправил на стойке центроплана зеркало, и Андрей увидел его лицо. Командир тоже взглянул на Андрея. Не больше секунды они смотрели друг на друга, но Андрею показалось, что в глазах Курепина он прочел осуждение и… что еще? Недоверие? Но Курепин весело проговорил:

Вы будете отлично летать, Степной!

Андрей отвел глаза от зеркала и с подчеркнутым вниманием стал наблюдать за приборами. В голове кружилась все одна и та же мысль: «Признаться? Открыть свой обман? Но тогда…»

Когда зарулили на стоянку, Курепин вылез из кабины и приказал инструктору:

Мешки с песком. Разрешаю курсанту Степному самостоятельный вылет.

Не сделав Андрею ни одного замечания, он легко спрыгнул с плоскости.

А Вася Нечмирев и Бобырев, перегоняя друг друга, уже тащили мешки. Бежали к самолету Никита, Абрам и Яша Райтман, Дубатов.

Инструктор Быстров встал на крыло и сказал:

Я от души рад за вас, Степной. Смотрите же, не подведите. Больше внимания!

Андрей сидел, опустив голову вниз. Ему казалось, что на него до сих пор смотрят понимающие глаза командира отряда. И в этих глазах он видит осуждение… Что еще? Да, вот чего не уловил тогда Андрей: презрение!

— Ну, выруливайте, Степной! — спрыгивая с плоскости, проговорил Быстров.

Андрей быстро щелкнул замком, сбросил с плеч ремни и, выключив мотор, вылез из кабины. И курсанты, и инструктор, и стоявший рядом командир эвена с недоумением смотрели на него. Андрей поправил шлем, подтянулся и подошел к Курепину. Громко, так, чтобы слышали все, проговорил:

Товарищ командир отряда! Я… обманул вас… И он коротко рассказал обо всем.

Курепин с минуту помолчал, глядя прямо в глаза Андрею, потом протянул ему руку:

Благодарю вас, курсант Степной. Правду сказать, мне было бы немножко неприятно, если бы вы этого не сделали.

И сразу же Андрей почувствовал, как огромная тяжесть, давившая его со вчерашнего дня, упала с плеч. Стало легко и радостно. Пусть отчисляют из училища, он снова наденет свой серый фартук каменщика, но останется честным, правдивым, таким, каким был всегда. Это лучше, чем…

И все же я разрешаю вам самостоятельный вылет, — услышал он голос Курепина. — И не сомневаюсь, что вы будете летать не хуже других. Вы не против, товарищ Быстров?

Инструктор, не задумываясь, ответил:

Степной будет отличным летчиком, товарищ командир отряда.

Они пошли к самолету. Быстров говорил:

Это не так страшно, что вы делаете расчет на посадку по намеченным ориентирам. Но все же старайтесь обойтись без них. И тогда будет все хорошо. Желаю успеха.

Подкрадывалась осень, желтели листья кленов, но солнце в полдень палило по-летнему, и курсанты прятались от него в зелень раскидистых кустов сирени. Утром сизые туманы обволакивали аэродром, но, пригретые теплом, быстро рассеивались, открывая чистое, голубое небо. Предрассветный холодок бежал от теплого ветра, блестки росинок таяли, степь дымилась прозрачным маревом.

И все же лето уходило. Дни становились короче, эскадрильи спешили на аэродром, не ожидая рассвета. В сумерках расчехляли кабины, пробовали моторы, и мощные струи воздуха гнали от винтов капли росы. Курсанты бегали вокруг самолетов с еще припухшими от сна глазами, поеживаясь от холода.

Но вот вставало солнце, от края и до края золотилась степь, взмывали вверх самолеты — и жизнь преображалась. Светлел горизонт, светлели лица.

Эх, черт, не жизнь, а сказка! — кричал Вася. — Правду я говорю, Яша? Где Яша?

Если в этот ранний час Яша Райтман был не в полете, то он мог быть только в чехлах. Чехлы от моторов, кабин и винтов складывали в общую кучу, и Яша незаметно забирался в самую середину этой кучи, шепнув брату:

Абрам, я буду там…

Вдыхая приятные запахи авиационного масла и бензина, он мгновенно засыпал. Ни рев моторов, ни крики и шутки курсантов не мешали ему «добрать» несколько десятков минут. Спать на аэродроме строго запрещалось, Яшу несколько раз за это наказывали, но он был неисправим. И каждый раз Абрам, подойдя к Нечмиреву, говорил: