Мкртич Саркисян - Сержант Каро

— Свернуть влево…

— В село? — недоумевает новый начштаба лейтенант Лусинян. — Но там немцы…

— Сейчас мороз страшнее немца, — отвечает командир. — Если не одолеем его, лишимся всей роты до последнего человека. Мы должны бросить врага в пасть стужи и спастись сами… Другого выхода у нас нет! Готовьтесь к нападению.

— Слушаюсь! — лейтенант пытается окоченевшей рукой взять под козырек.

— Выслать разведку? — справляется начштаба.

— Из штаба передали: у противника в селе один взвод, без артиллерии.

Припорошенные метелью хаты темнеют совсем неподалеку. Село встречает партизан напряженной тишиной; выстрелы остаются без ответа. Рота смыкает ряды и движется к сельской школе. Какая-то старуха испуганно выглядывает из окна и, завидев свастику, отшатывается.

Варужан стучится в окно хаты:

— Мать, фашистов в селе нет?

Русскую речь старуха поначалу воспринимает недоверчиво.

А когда Варужан заходит в хату, начинает стенать:

— Чтоб им пусто было, бульбовцам треклятым, лютее фашистов. Вчера убрались в соседнее село — грабить, развлекаться, убивать. Наше-то давно распотрошили, теперь за соседние взялись.

— А ты одна здесь?

— Одна, сынок. Как сова, одна-одинешенька. Кошка со мной. А ведь я, сынок, шестерых родила, знай! Пятерых сынков и дочку. Все ушли, и весточки нет.

На удивление опрятны сени и светелка.

— Чисто, — читает его мысли старуха, — так ведь следить некому. Знаешь, как я соскучилась по баловням, по пачкунам своим? Младшенький у меня на редкость неряшливый. Целый день ходила следом за ним с веником. Только перед уходом в армию стал прихорашиваться. Тут смекнула я: уж коли парень стал перед зеркалом вертеться, знай — влюбился. Говорю, разгильдяй ты этакий, на кого это позарился, а? Смотрит себе под ноги. Ты сморкаться научись сперва, а потом уж влюбляйся!.. Опять молчит. А вечером я видела, как целовал он дочку соседа нашего — Любу. «И когда ты только научился этому, петушок?» — думаю про себя. Вошел в дом, так я его крепко поцеловала. Парень, коль присохнет к губам девушки, того и гляди — улетит. Крылья окрепли… Эх, сынок!

— Младший ваш в партизанах или в солдатах? — спрашивает Варужан.

— Призвали в самый раз. Не плакала я. А как немцы Любу угнали в Германию, сердце кровью изошло. Слезы не просыхают — каждый день смотрю на заколоченную дверь их хаты. Пока была здесь, казалось, и сын рядом. Вернутся — свадьбу сыграю. Женщина в мои годы внуков должна иметь, а то ведь срам какой!..

Старуха приободрилась, распрямила спину. Варужан простился с ней, и легко стало у него на сердце: мать ждала, она хотела жить…

Два дня без передышки завывала вьюга. Село потеряло связь с внешним миром: занесло дороги, перед хатами выросли сугробы, закрыв глазницы окон. Враг все не появлялся.

Штаб разместился в учительской. Стоя у окна, Ваан вспомнил пушкинские строки:

«Действительно, как зверь, — подумал он. — Воюем с немцами, с непогодой. Эта война — проба наших сил. Выдержит душа — будет жить тело. Мир смотрит на нас. Мы должны победить в этой жесточайшей из войн, пролить обильную кровь и проявить мужество. Тяжела ноша: плечи ломит и гнет под ее бременем. Героизм надо явить…»

Командир отошел от окна. «Что за дурная привычка у меня? — поймал он себя на мысли. — Только и делаю, что о судьбах мира размышляю. А ребята разбрелись по селу. Надо быть начеку: враг и мороз не дремлют…»

Политрук Авагян тем временем не мог оторваться от старого номера «Правды», чудом попавшего сюда с Большой земли. Газета была зачитана до дыр. Но сквозь потрескавшиеся стекла очков политрук видел и то, что стерлось или выцвело, потому что держал в руках свою газету, ощущал свой мир, грезил о своем, родном.

Село вдруг ожило. Захлебнулся вой вьюги. Послышались выстрелы, и шум, нарастая, заполнил школу. Грузовик, битком набитый солдатами, подкатил к школе. Часовой окликнул:

— Стой!

Русский язык выдал его. Сидевший рядом с шофером взводный крикнул во все горло:

— Партизаны!..

Часового убили наповал. Взвод полицаев ворвался в здание школы.

До второго этажа поднимались беспрепятственно. Потом ударила очередь из автомата — передние попадали, остальных осадило назад. Но голос взводного подстегнул их вновь.

На перилах повис убитый боец, открывая путь наверх. Полицаи бросились к учительской. Дверь не поддавалась. Тогда застрочили автоматы, превращая ее в решето. Изнутри послышался глухой стук упавшего тела.