Мкртич Саркисян - Сержант Каро

Село напротив напоминает казарму. Шагают солдаты по советской земле, и кажется, что они воевали за это утро и вызволили из плена именно его.

У штаба обоз замедляет ход. Ваан командует разойтись, а сам направляется в штаб дивизии.

Завен наблюдает за играющими у стены щенками.

Из хаты выходит бородатый мужик. Оторопев, он крестится:

— Опять пришли эти ироды, господи Иисусе!

— Ты о чем это, отец? — говорит Завен.

— Где русскому-то научился, проклятый? — негодует он. — И запомни, я тебе не отец…

— Да не фашист я, — пытается убедить его Завен. Старик слушает недоверчиво.

— Мог бы фашист у нашего штаба так расхаживать?

— Пожалуй, правда, — соглашается он.

— Да не фашист я, — повторяет Завен.

— Поймешь вас во вражьей шкуре, — бурчит старик. — Оденься по-человечески, чтоб и тебе и словам твоим верилось.

— В тылу врага так удобней, отец!..

— Конечно, «удобней». Что и говорить! Растолкуй мне тогда, а отступали наши тоже ради удобства? Воюй вы так с самого начала, и отступлению бы не бывать.

— Так ведь и нам надо было научиться, — отвечает Завен, — враг-то был лучше нас вооружен.

— А сейчас что, хуже? Вот тебе вся правда: вначале мы были малость близоруки. Думали, дунь — и полетит фашист вверх тормашками. А он напал, отнял нашу землю, теперь остается бить его здесь, на своей земле. Так я говорю?

— Так.

— Как увидели мы, что отступать уже некуда, позади Москва да матушка-Волга, тогда и повернулись к врагу лицом. Враг всегда боится, когда ему в глаза смотрят. А то: оружие, мол, вооружен!.. Главное, что с армией теперь весь народ воюет, весь как есть. А народ привычки отступать не имеет. Куда он с родной земли денется? Он этой земли частица, и никакая сила не оторвет его от нее.

Завен слушал и разглядывал винтовку. Точно такая же была у него в первый день войны. Но не было у того дня теперешней уверенности. «Если в нас и изменилось что, — думал Завен, — то раньше оружия, раньше опыта ведения войны душа, наше отношение к войне. Что там ни говори, а я со стариком согласен».

— Учитесь воевать, полковник! — трубка полевого телефона готова была хрустнуть в руке у генерала, — во-е-вать!.. Понятно! Скажите, кто отступает во второй половине сорок третьего года, а? Вечером доложите о плане контрнаступления. Или будете отвечать перед военным трибуналом. — Генерал дышал тяжело и прерывисто. Потом повернулся к Ваану — В трудный час явились вы, лейтенант! Придется несколько дней подождать, пока подвезут боеприпасы для бригады Каратова.

— Товарищ генерал, разрешите ввести пленного? — доложил ординарец.

— Давай, — махнул рукой генерал. Ваан поднялся. — Вы оставайтесь. Кажется, вы хорошо владеете немецким. Вот и побеседуем.

Эсэсовский офицер выдавал все известные ему секреты. А тут вдруг принял высокомерный вид.

— Больше я ничего не скажу.

— А вам и нечего, вы сказали куда больше, чем нужно, и напрасно пыжитесь.

— Вот увидите, войне еще быть и быть.

— Почему?

— Гитлер не позволит вам ступить на землю Германии.

— А мы у него не спросим. Вот вы же позволили взять вас в плен?

— Просто не оставалось другого выхода.

— Поверьте, что и у Гитлера его нет, он обречен. Нынешняя Германия не должна существовать. Надо создать иную, совершенную Германию. Надо оперировать, вырезать ей язву и вылечить. Вам это ясно, штурмбанфюрер?..

… Вопрос о повторном переходе ротой линии фронта детально изучался в штабе дивизии. Зондировались боевые порядки немецких войск, слабые места в обороне. Фургоны и повозки загрузили до предела, и рота стала менее маневренной.

— Как быть? — размышлял начальник штаба.

— Товарищ полковник, — обратился начальник разведки. — В ближайшие дни на вашем участке ожидаются наступательные действия?

— Они у нас каждый день.

— И завтра?

— И завтра.

— Наша рота смешается с отступающими немецкими частями и с ними переберется за линию фронта.

Полковник взвешивал шансы. Обвел пристальным взглядом присутствующих.

— Блестящая идея! — сказал он, помедлив. — Просто великолепная!..

Груженный боеприпасами и продуктами обоз, примкнув к отступающим под ударами советских войск немецким частям, под покровом ночи пересек линию фронта и, незаметно оторвавшись от противника, соединился с партизанской бригадой. Это была самая важная, если не самая трудная часть задания, которая требовала душевной уравновешенности и беспрекословной дисциплины.