Мкртич Саркисян - Сержант Каро

— Пусть вырастут с отцом и с матерью, — соглашается с ним Ваан.

— Спасибо! — Аро провожает командира долгим взглядом. Потом, завидев спящих чуть поодаль Марину и Варужана, на цыпочках обходит дерево: «Ах, вот оно что!»

Разведчики вернулись с тревожными вестями:

— Товарищ лейтенант, в двух километрах к югу железная дорога, передний край. Мы находимся в глубине обороны противника, в центре радиуса обстрела советской полевой артиллерии.

— Так вот почему ночью было так шумно. Это фрицы бомбили.

— Дорогой политрук, но фронт отсюда должен отстоять самое меньшее на пятнадцать километров. Значит, наши без дела не сидели, а прорвали оборону противника и продвинулись примерно на пятнадцать километров.

— Вполне логично. Объявить по роте боевую готовность! Движемся к переднему краю.

Копыта коней, колеса повозок и фургонов обмотаны войлоком, обильно смазаны оси и рессоры. В лесу, да еще прифронтовом, один неверный шаг может привести к непредвиденным трагедиям, стать причиной гибели многих жизней.

Разведчики доложили, что дорога усиленно охраняется, вдоль нее проходит мощная оборонительная линия.

— Как быть, Ваан?

— Надо искать лазейку, незащищенный проход. Надо искать.

Первый взвод поступает в распоряжение лейтенанта Саруханяна. Вечереет. Только не из тех Виген Саруханян, чтобы вернуться с пустыми руками. У дверей будки стрелочника он нарвался на немецкого ефрейтора и сгреб его в охапку.

Пленный оказался на редкость разговорчивым.

— Мы, немцы, сейчас готовы забиться в любую нору, лишь бы отсидеться там до лучших дней. Солдаты молят бога о милости, клянут на чем свет стоит Гитлера и не упускают случая дезертировать или сдаться в плен.

— Скажи, Ефрейтор, — Ваан переходит ближе к делу, — в обороне железной дороги нет участка, где можно прорваться малой кровью?

Пленный отвечает не сразу.

— Есть, герр лейтенант! — хлопает он себя по лбу. — Полустанок Вишкая. Там только одна пулеметная вышка. Двое солдат.

— А не врешь?!

— Нет, герр лейтенант, полустанок в низине и хорошо просматривается. Там заминировано на километр перерезающее дорогу шоссе.

— Ладно, — поднимается командир.

Ефрейтор, кажется, хочет продолжить разговор. Он посматривает на командира роты.

— Вы, большевики, — смелеет немец, — хороший народ…

— Что ты говоришь?! — смеется Ваан.

— Бога вот у вас только нет. А у нас целых два: один лживый, другой — душевнобольной.

— И давно вы поняли, что ваш земной бог псих?

— С того самого дня, как из бьющих превратились в битых.

— Поздно же вы спохватились!..

— Сами затянули. Начни вы наступление год назад, было бы лучше и вам и нам. — Остроумен ефрейтор. Оказалось, был клоуном в цирке.

— Не повезло. Гитлер сократил клоунов, направил на фронт, а сам занял все вакантные места.

Немец смеется, но, заметив, что никто не реагирует на его остроты, меняет тон.

— Видать, и вправду я бездарный. Да что мне терять? Не осталось у меня никого: отца в концентрационном лагере убили, жена и дети погибли под бомбами. Дорого обошлось нам безумие Гитлера.

С наступлением темноты саперы направляются на полустанок — разминировать проход. Рота медленно стягивается к полотну. Лениво идут часы: время нависло, затвердев камнем. И вдруг предательски выплывает луна. Солдаты замирают, вдавливая в землю собственную тень. Лес вздрагивает и начинает стенать. Гнутся на опушке одинокие деревья, схлестываясь кронами. Демонический танец их сменяется хлещущим дождем.

Небо превратилось в ристалище молний. В их резких вспышках видно, как бегут и падают, скользят и поднимаются бойцы. Кажется, приняв человеческий облик, это движутся языки огня. Озаренная молниями и светом ракет, вытянулась цепочка обоза. Душераздирающее ржание врывается в грохот разрывов. Падают кони, по ним бегут люди, мчатся повозки и фургоны.

— Без паники, ребята!

Поравнявшись с политруком, Ваан пытается заглянуть ему в лицо. В блеске молний он похож на раскрашенного индейца, и уже вблизи Ваан видит его одухотворенное лицо.

Рядом ухает взрыв. Политрукова коня невидимой силой подбрасывает, и он падающим самолетом зарывается головой в землю. Авагян тотчас вскакивает на ноги. «Слава богу, жив», — радуется Ваан. Натянув поводья, он протягивает руку, помогая политруку вскочить на круп своего коня.

— Спасибо, Ваан! — слышит он над ухом. Авагян тяжело дышит.

Над советскими окопами взлетают белые ракеты. Обойдя болото у опушки леса, не оставив на пути ни одного раненого, рота выходит в тыл советских войск.