Мкртич Саркисян - Сержант Каро

— А вы? — спросил Ваан.

— Я испугалась, я хотела жить.

— В колонне были и другие женщины!

— Да, двое…

— А они?

— Кинулись вслед за мужьями.

— Что же было дальше?

— Немецкие солдаты не рискнули даже подойти к краю обрыва. Остались я и конвойная команда — лицом к лицу. Ефрейтор, как собака, ходил вокруг: «Зер гут, фрау! Карашо!» Потом схватил меня за руку и потащил. В бессильной ярости я царапала его, кусала. Тут на дороге застрекотали мотоциклы. Послышались немецкие команды, потом раздался выстрел. Насильник повалился. Глаза его остекленели. Пряча пистолет в кобуру, на меня восхищенно смотрел Отто Виль. Наверно, я выглядела жалко, растерянная и полураздетая. С того дня была в любовницах у него. Вот и все, пожалуй. Дайте еще одну сигарету, я устала.

Вздохнула, как сбросила с плеч непосильную ношу.

Ваан изучал ее: красива была, чертовка. Он отвел взгляд.

— Что, глазам больно, товарищ лейтенант? — сказала женщина, не глядя в его сторону.

— Отчего? — голос лейтенанта дрогнул.

— Когда в компании мужчин появляется женщина, они, надо полагать, в потолок не смотрят.

— Вы… — рассвирепел Ваан. — Научитесь себя вести как следует! Вы, да, вы, служившая врагу!

Она выпрямилась.

— А почему вы нас оставили врагу, оратор?! Оставили и бежали без оглядки.

— Да как вы смеете? — Ваан готов был задушить ее.

Женщина пожала плечами.

— Вы нас бросили, мы — вас. Что в этом удивительного?! Ну, я думаю, игра окончилась вничью.

— Игра еще не кончена, — оборвал ее Авагян, — настоящая игра впереди, нам ничья невыгодна, знайте!..

— Вы все ходите в немецкой форме, на что вам было напяливать ее? Попадись хоть один из вас по ту сторону фронта, ведь не ушел бы от расстрела как изменник родины, правда? Почему же меня, слабую женщину, судите как предателя? С чего вы взяли, что я продавалась им? Я ведь женщина, женщина! Загляните мне в душу — и, может, прочтете обо всех моих обидах и унижениях, бездушные следователи!

— Пожалуйста, успокойтесь! — сказал политрук. — Мы обязаны выяснить, кто вы и что вы. И если нет за вами вины…

— Есть одна: моя красота, которую невозможно пронести через войну нетронутой. Они посягнули на нашу страну и на нашу честь. А я не захотела умереть, не сумела. Разве желание жить на свете есть предательство?

— С врагом — да! И наконец, пробовали вы сбежать от Виля? — спросил Авагян.

— Нет.

— И ваша совесть чиста перед родиной?

— Я не служила им, — не сдавалась женщина.

— Но и не боролись, — вставил Авагян.

— Да, но поймите меня, я свои ласки отдавала им по очень дорогой цене, тому же Отто Вилю. От его рук немало советских людей я спасала, а приговоренных освобождала. Поверьте!.. Спросите у кого угодно…

— Кто может подтвердить ваши слова?

— Люди.

— Где они?

— Даже в этом селе. Можете спросить у крестьян… Каждый борется по-своему. И у сильных есть уязвимые места, и слабые по-своему сильны. Быть женщиной — в этом моя слабость, а быть красивой женщиной — сила. Вот и судите. Или вы не люди?

Глаза ее были ясны. И Ваан поверил вдруг чистоте этих глаз.

Женщина поймала на себе его подобревший взгляд.

— Проверьте! Если выдержу испытание, возьмите меня с собой. Я жизнь отдам — не пожалею. Захотите — могу стать разведчицей. Не захотите — медсестрой послужу.

Глаза ее молили.

— А как вас зовут?

— Валя, — улыбнулась она неуверенно.

Сопровождавшие роту командир бригады и начальник штаба тепло простились с командирами роты.

— Верим вам, армянские орлы! Верим… — Они долгим взглядом провожали уходящую роту.

Дорога лениво выкатывает под ноги. Сурен смотрит на эту убегающую назад ленту. Считает шаги: «Раз, два, три, четыре… двадцать… пятьдесят… сто». Начинает считать снова и снова сбивается со счета. Считая, шагать легче. «Каждый шаг приближает к победе, а может, и к смерти, кто знает», — размышляет Сурен. А поскольку на марше невозможно писать стихи, он ведет счет шагам: «Один, два, три, четыре… двадцать… пятьдесят… сто…»

Вдоль дороги по обе стороны трава скошена. И такой дух стоит — преющей травы и медвяных цветов! Косарь наметал небольшие стога и так оставил, отдав траву беспощадному солнцу, которое вытянуло из нее весь аромат. Дьявольский ветер возводит на дороге башни из пыли и тут же их рушит.

Солдаты шагают в сторону фронта.

На лбу у Ваана сходятся и расходятся морщины. То ли от солнца, то ли от тягостных мыслей болит голова. Задание не из легких. Что и говорить: велено перейти за линию фронта — прорваться на советскую сторону, помочь боеприпасами обессилевшей бригаде.