Лайонел Шрайвер - Другая жизнь (So Much for That)

– Ты совершенно здоров. В группе риска только старики. Я понимаю, ты переживаешь за отца, но почему ты о себе так беспокоишься? Не так уж сложно потерпеть ради папы.

– Даже если я не заболею сам, могу стать переносчиком инфекции!

– Не очень приятно, но…

– Глинис. Помнишь такую? Моя жена. У нее ослаблен иммунитет. Такой пустяк, как си-дифф, убьет ее.

– Боже, ты вечно все драматизируешь.

– Я тебе еще покажу, как я драматизирую, – сказал Шеп и, гордо вскинув голову, двинулся к машине.

Он вернулся домой воскресным утром в 5:00 и прежде всего опять принял душ. Одежду он бросил в стиральную машину и поставил программу с двумя стирками при максимальной температуре. Ему было отвратительно собственное стремление уничтожить все напоминания об отце, но сейчас не время быть сентиментальным. Он внимательно изучил инструкцию по показанию к применению антибиотиков, которые Глинис держала на случай внезапного инфекционного заболевания, проглотил сразу две таблетки и пошел наверх в кабинет, чтобы поспать хоть пару часов. Это была битва с самим собой. Расстройства желудка не было; скорее Шепа мучил запор, и съеденный по дороге домой бургер в забегаловке только усугубил ситуацию. Необходимость воздержаться от желания лечь рядом с Глинис казалась невыносимой. Но ведь это может быть опасно…

Он не мог допустить, чтобы жена боялась его; он был ее личной сиделкой. Проснувшись утром, Глинис удивилась тому, что он так рано вернулся, и услышала в ответ сбивчивое объяснение, что после плодотворного, но утомительного, прежде всего для отца, визита он сразу поехал обратно, чтобы не застрять в пробках. Она, похоже, не заметила, что он не поцеловал ее и даже не прикоснулся, но его сдержанность и холодность могут рано или поздно вызвать подозрения. В связи с этим его очень обрадовала новость, что днем Глинис ждет гостью.

Петра Карстон, к его удивлению, навещала ее чаще остальных подруг, хотя в художественном училище они были соперницами. К тому же у Петры не было машины, и она ехала на общественном транспорте от Гранд Сентрал и всегда настаивала на том, что возьмет такси от станции до их дома, чтобы не доставлять Шепу лишних хлопот.

Он вовсе не собирался подслушивать, просто из-за Дня благодарения Изабель не делала уборку в доме, как обычно по четвергам раз в неделю. Поэтому, проводив Петру в спальню Глинис, он принялся убирать ванную комнату по соседству. (После того как Глинис делала клизму, там было очень грязно.) Видимо, Петра оставила дверь открытой, поскольку их разговор был отчетливо слышен, даже несмотря на включенный телевизор, который работал все дни напролет.

Шепу всегда нравилась Петра. Глинис считала ее работы несерьезными и тривиальными, но в ее характере чувствовались некоторый социальный протест и серьезность, которые очень импонировали Шепу. (В сорок семь она вышла замуж за мальчика двадцати семи лет.) Пожалуй, именно Петре предназначались выставленные Глинис таблички «Не входить!»; но она, пожимая плечом, игнорировала их. Она напоминала ему хулигана Джеда, который был его соседом в детстве. Однажды они вместе исследовали окрестности и забрели на заброшенное поле – в Хэмпшире называли его «бурьян-полем», – огороженное забором с табличками «Частная собственность. Проход запрещен».

– Туда нельзя, – сказал Шеп, а Джед спросил:

– Почему?

– Написано: «Проход запрещен».

– И что? – Джед приподнял проволоку.

Для Шепа это было открытие: они перелезли через ограждение, и ничего не произошло. Правила имеют над вами власть, когда вы им следуете. Вот и Петра была из тех, кто не раздумывая перемахнет через забор, не обращая внимания на таблички. И сейчас, игнорируя сигналы подруги, она ринулась вперед.

– Ну что, как? – услышал он голос Петры. – Какие ощущения? О чем думаешь?

– Что как? – Глинис не собиралась помогать подруге.

– Ну, не знаю… Чувство неотвратимости, полагаю.

– Неотвратимо, – сухо отозвалась Глинис. – А ты разве не испытываешь подобное?

– Весьма относительно.

– Все в мире относительно.

– Да, конечно. И мы все в одной лодке, которая дала течь.

– Тогда ты расскажи мне что и как.

– Ты не упрощаешь?

– Мне нелегко, – хмыкнула Глинис, – так почему тебе должно быть легко?

– Не думаю, что нам стоит тратить время – весьма ограниченный отрезок времени – на разговор о деньгах.

– А на что мы тратим все время: на деньги. Настоящий момент ничем не отличается от всего «ограниченного отрезка времени». Если оно проходит впустую сейчас, значит, и раньше проходило впустую. С твоей точки зрения, мы все должны были собираться каждый день вместе и говорить о смерти.