Лайонел Шрайвер - Другая жизнь (So Much for That)

«Твилайт Гленс» был далеко не загородным клубом, но выглядел вполне ухоженным; лишь легкий аммиачный запах, смешанный с вязким запахом дезинфицирующих средств, напоминал о том, что здесь содержатся пожилые и больные люди. Как и потемневшие стены клиники «Викториан» из его детства, «Твилайт Гленс» выигрывала от нескольких мрачных штрихов, придававшим скучному зданию своеобразие. Это было похоже на архитектурную лоботомию. Надо сказать, Шеп был впечатлен. Столь совершенный недостаток индивидуальности являл собой основное достижение в физическом мире, так полное отсутствие той самой индивидуальности необходимо для того, чтобы преуспеть в социальной жизни. Коридоры и холлы были украшены горшками с растениями и незатейливыми плакатами. Бежевый линолеум на полу был чисто вымыт. Комнаты были отделаны светлыми панелями из полированного клена. Эффект был фантастический. Невозможно было придумать более безликого фона, не позволяющего разыграться воображению, «Твилайт» не обладал ни одной яркой, запоминающейся деталью, завершали образ пустые разговоры, бесцельно снующие люди, не обращающие на тебя никакого внимания, отчаявшиеся добраться до ванны.

Когда Шеп еще из коридора разглядел отца, тот не лежал в оцепенении и не бубнил про предстоящий школьный бал, а сидел на кровати, в очках для чтения, и что-то внимательно подчеркивал в «Нью-Йорк таймс». Невероятно: ничего не изменилось. Однако когда Шеп подошел ближе и поцеловал отца в щеку, он заметил, как тот ослаб. Он похудел намного больше, чем Шеп мог представить. Он жил в стране, где больше всего людей страдали избыточным весом, а его окружали те, кому грозило истощение.

– О чем пишут? – спросил Шеп, подвигая стул. Тумбочка у кровати была завалена газетными вырезками.

– О том, какие зарплаты получают эти окаянные директоры. Миллионы, десятки миллионов в год! Просто недопустимо. И это когда весь мир голодает.

Шеп мысленно улыбнулся. В отличие от сына, Гэб Накер не избавился от хэмпширского акцента.

– Если тебя это интересует, я не платил себе таких денег, когда управлял «Наком». – Ему сразу удалось подобраться к теме оплаты «Твилайт», которая отца не волновала. Его преподобие пребывал в иллюзиях, что правительство будет заботиться о нем до конца дней.

– Я уверен, что ни один человек не может быть таким крутым специалистом, что стоит десять миллионов в год. Ни одна живая душа, даже президент. Хм, особенно этот президент.

– В принципе существуют определенные рамки, в пределах которых может быть установлено жалованье. – Шеп гнул свою линию. – Так же как и сколько надо платить, чтобы человек жил спокойно.

Отец что-то проворчал и нахмурился. Шеп заметил, что морщин на его лице стало больше, они были глубже, чем когда он видел его в июле.

Шеп засмеялся:

– Извини. Я говорю абстрактно. Я не Берил и не стараюсь подсчитать, где тебя дешевле содержать.

– Я и не принимаю это на свой счет. Однако хороший вопрос. Сколько стоит жизнь в долларовом эквиваленте. Когда доходы ограничены и когда нет. Когда определенная сумма на одного человека может быть потрачена, на другого нет.

(Свойственная жителям Нью-Хэмпшира манера говорить была для Шепа чудесной музыкой, символом житейской мудрости и порядочности.)

– Не все так просто. Например, если в «Твилайт Гленс» используют несертифицированный ибупрофен вместо адвила и экономят пять баксов, это не значит, что в «Найроби хоспитал» закончатся средства. Но… меня беспокоит один вопрос.

– Глинис.

– Да.

– У тебя нет выбора. Ты обязан сделать все, что в твоих силах, чтобы помочь жене.

– Предполагается, что так.

– Теоретически. – Отец заметно оживился, выпрямился, и Шеп надеялся, что это он делает не напоказ. – Как ты пришел к этой сумме? Тебе позволено потратить сто тысяч на спасение чьей-то жизни, но не сто тысяч и один доллар? (Официальный тон его преподобия вызвал на лице сына легкую улыбку.) Богатство способно переступить через любые преграды. Если ты и превысил определенный лимит на медицинское обслуживание, то это только с точки зрения людей несостоятельных.

Отец все еще был остер на язык, и Шеп подумал, как ему не хватало таких разговоров.

– Важно, – продолжал Гэбриэль, – как Глинис?

– Химия очень ее утомляет. Но она еще не потеряла способности злиться, а это хороший знак. Если она перестанет злиться, тогда я начну волноваться по-настоящему.

– Бояться нечего. Ей надо просто успокоиться душевно, помириться с тобой и со всей семьей. Понимаю, сложно посмотреть на это с такой точки зрения, но смертельная болезнь – это дар, шанс все проанализировать. Когда бежишь за автобусом, такой возможности нет. У нее есть время все обдумать. Обратиться к Богу, хотя я не очень на это рассчитываю. Она может еще сказать те слова, которые должна произнести, прежде чем уйдет. В определенном смысле ей повезло. Я очень надеюсь, что у вас еще есть время стать ближе друг другу.