Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Так, превосходно. И каковы результаты?

— Могу ознакомить с перечнем изъятых предметов.

— Подойдите поближе к свету и читайте.

Полковник-лисенсиат начал зачитывать инвентарный список, подделываясь под гнусавую монахиню-ханжу:

— Связка писем. Две фотографии с посвящениями. Трость с золотым набалдашником и монограммой. Портсигар с монограммой и изображением короны. Ожерелье, два браслета. Парик из белокурых волос и парик из каштановых. Коробка с мушками. Два женских платья. Нижнее шелковое белье, отделанное лентами.

Тиран Бандерас, брезгливо поморщившись, гневно воскликнул:

— Гнусный развратник!

Открытое забранное решеткой окно выходило на залитые лунным светом аркады. Черные треугольники летучих мышей тревожили своими силуэтами ночную белизну стен. Полковник-лисенсиат с игривой серьезностью фокусника извлекал из многочисленных своих карманов драгоценности, фотографии и письма, раскладывая их в ряд перед тираном.

— Особый интерес представляют письма. Случай, прямо скажем, патологический.

— Сплошное бесстыдство! Полковник, уберите всё это в архив. Родина-мать заслуживает в моих глазах величайшего благоговения, и потому мне особенно хотелось бы не порочить барона де Беникарлеса. Прошу вас принять меры к освобождению этого болвана Куррито. Само собой разумеется, что происшедшее должно дойти до слуха испанского посланника. Тогда, быть может, он поймет, как смешно плясать под дудку английского министра. Что вы знаете о совещании дипломатического корпуса?

— Его перенесли на другой день.

— Мне бы не хотелось, чтобы испанский посланник слишком себя скомпрометировал.

— Полагаю, что, повидавшись со своей Душенькой Куррито, посланник будет осмотрительнее.

Тиран Бандерас поддакнул кивком головы: вспыхнул и погас блик лампы на его черепе слоновой кости и в круглых стекляшках его очков. Тиран взглянул на часы — серебряную луковицу — и завел их ключиком.

— Дону Селесу очень не хотелось идти к испанскому посланнику, поведение которого его глубоко возмущает, и тем не менее он решился. Не знаете, свиделись они?

— Свиделись. Он только что мне рассказывал.

— Если у вас, полковник, больше нет ничего срочного, то давайте прервемся. Хотелось бы узнать подробности встречи дона Селеса с испанским посланником. Попросите его ко мне и останьтесь сами.

Поглядывая на кабинет тирана, почтенный дон Селес Галиндо мял в руках шляпу и нервно поигрывал тростью. В расфуфыренности его округлой смешной фигурки, терявшейся в глубине скупо освещенной громадной приемной, было что-то от тщеславной озабоченности комика, дожидающегося за кулисами своего выхода. Когда в дверях появился кого-то высматривавший полковник-лисенсиат, дон Селестино, дабы привлечь к себе внимание, помахал ему тростью и шляпой. Он предчувствовал приближение своего часа и потому смотрел гоголем, сознавая ответственность выпавшей ему роли. Возвысив голос и по-свойски подмигнув другим присутствующим, полковник-лисенсиат нарочито торжественно выкрикнул:

— Не угодно ли будет господину Селесу проследовать в кабинет?

Дон Селес вошел. Тиран встретил его с обычной своей церемонностью:

— Весьма сожалею, что заставил вас ждать, и нижайше прошу принять самые искренние мои извинения. Не истолкуйте это отсутствием интереса к вашему сообщению. Виделись вы с посланником? Говорили с ним?

Дон Селес с досадой поморщился:

— Я видел Беникарлеса. Мы обсудили возможную политику, которой должна придерживаться родина-мать в отношении здешней республики. К сожалению, во мнениях мы разошлись окончательно.

Мумия церемонно заметила:

— Весьма сожалею. В особенности же мне было бы прискорбно, если бы во всем этом была частица моей вины.

Дон Селес скривил рот и закатил глаза, что, по-видимому, должно было означать: «Не волнуйтесь, какие пустяки!»

— Чтобы укрепить свою позицию, я переговорил с некоторыми видными представителями нашей колонии.

— Расскажите мне о его превосходительстве полномочном министре Испании. Какие дипломатические обязательства он принял на себя? Чем вызвано его противодействие интересам здешних испанских переселенцев? Неужели он не понимает, что победа индейцев означала бы конец для испанских колонистов? В этом случае помещикам пришлось бы столкнуться здесь с теми же аграрными проблемами, которые стоят у них на родине и которые их правители не в состоянии разрешить.