Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Тут снова началось смятение. Разнуздавшиеся гачупины, остервенившись, перешли на брань:

— Проходимец!

— Болван!

— Голодранец!

— Прощелыга!

— Висельник!

— Революционных смутьянов к стенке!

Находясь под защитой жандармов, гачупины безбоязненно выкрикивали оскорбления и размахивали палками. Переодетые шпики шныряли по рядам, подстрекая по тайному указанию толпу. Страсти накалялись. Градом сыпались взаимные оскорбления:

— Проходимцы!

— Долой тиранию!

— Голодранцы!

— Живодеры!

— Висельники!

— Живодеры!

— Анархисты!

— Да здравствует генерал Бандерас!

— Революционных смутьянов к стенке!

Ступеньки, занятые закутанными в пончо индейцами, забушевали:

— Да здравствует дон Рокито!

— Да здравствует апостол свободы!

— Смерть тирании!

— Смерть чужестранцам!

Жандармы пустили в ход сабли: фонари вдребезги, истошные крики, поднятые руки, окровавленные лица. Один за другим гасли в судорогах осветительные огни. Кривились, искажались борта арены. Цирк Харриса глазами художника-кубиста.

Принюхиваясь, словно полевая крыса, тиран Бандерас прорвал кольцо льстивых своих куманьков и пересек внутренний дворик. Полковнику-лисенсиату Лопесу де Саламанка, инспектору государственной полиции, только-только там появившемуся, он подал знак следовать за собой. Через приемную, куда проследовали и гости, мумия, продолжая принюхиваться, направилась в келью, где обычно принимала тайных своих агентов. Уже в дверях Бандерас с квакерской учтивостью сказал дону Селесу:

— Извините, любезнейший, но я должен вас на минутку покинуть! — И обращаясь к инспектору: — Господин инспектор, прошу!

Инспектор протиснулся сквозь толпу гостей, на ходу перемигиваясь с одним, обмениваясь шуточкой или соленым словцом с другим. Когда генерал Бандерас вошел в келью, вернее, переступил ее порог, то, обернись он в этот момент на мгновение, он наверняка застал бы врасплох шутовскую толпу, паясничающих за его спиной чиновных гостей.

Полковнику-лисенсиату Лопесу де Саламанка, инспектору государственной полиции, едва перевалило за тридцать. Остроумный, довольно образованный, весельчак, он унаследовал от своих предков, испанских наместников, гордыню и нелепые кастовые предрассудки. Впрочем, презрением к индейцам отличаются все креолы, подлинные хозяева здешней земли, дворянская элита, именуемая в американских республиках патрициатом. Когда полковник-инспектор вошел, то он уже успел придать своему лицу маску значительности и достоинства.

— Явился по вашему приказанию, господин генерал!

Тиран Бандерас знаком приказал оставить дверь открытой.

Пауза затянулась. Наконец Бандерас прервал ее. Веско роняя слова, он спросил:

— Вкратце: как прошли молодежные посиделки? Кто из попугаев выступал?

— Начал лисенсиат Санчес Оканья. Весьма пылко.

— В чем суть его речи?

— Освобождение индейцев… Доколумбовский коммунизм… Тихоокеанская Марсельеза… Братство желтых рас… Словом, чушь!

— Кто еще из попугаев выступал?

— Другие не успели. Началась драка между гачупинами и националистами, пришлось вмешаться жандармам.

— Есть арестованные?

— Дон Роке и еще кое-кто. Я приказал отвести их в мою канцелярию, дабы уберечь от расправы толпы.

— Благоразумно. Черт с ними, что они мои идейные противники! Люди они достойные, и было бы жаль отдать их на растерзание толпы. Если ее гнев будет усиливаться, переведите арестованных в Санта-Монику. Переусердствовать не бойтесь. Завтра, если потребуется, я сам приеду в тюрьму освободить их и принести им личные и официальные извинения. А что слышно о почтеннейшем дипломатическом корпусе? Вы не забыли мою просьбу относительно испанского посланника? Недурственно было бы подстраховать себя подходящим залогом или заложником.

— Сегодня кое-что уже предпринято в этом направлении.

— Прекрасно, поздравляю вас! Что же вы предприняли?

— Отвел покойную спаленку некоему андалусскому пареньку, полубабе-полуторреро, по кличке «Куррито Душенька».

— Что за личность?

— Смазливый парнишка, порхающий по испанской миссии на правах ручной канарейки. В светской газетной хронике уже писалось о нем довольно двусмысленно…

Тоном праведника тиран заметил:

— Ох уж эти мне сплетники! Продолжайте.

— Так вот, этого торреро сегодня вечером задержали по обвинению в оскорблении нравов. Его поведение вызвало некоторое подозрение, и было решено произвести домашний обыск.