Сигрид Унсет: Фру Марта Оули

С самого начала Отто совершенно по-другому смотрел на наши отношения. Для меня это была чувственная страсть, для него – осознание серьезной ответственности.

Мне тогда и в голову не приходило распространяться о своих мыслях и чувствах или о том, как я жила до встречи с ним. Подобные разговоры начинал всегда Отто.

«Ты знаешь, Марта, – признался он как-то, – я ведь не очень-то христианин».

Мне этот день очень запомнился, это было первое воскресенье марта, мы катались на лыжах в Нурмарке. Яркое солнце, лес в снегу, болотистая равнина, пересеченная лыжней, казалась фиолетовой. Немного устав, мы присели, чтобы отдохнуть и поесть апельсинов. Неподалеку от нас под снегом струился ручеек, а вокруг него стояли деревья, которые совсем заледенели и напоминали массивные, прозрачные изваяния. Я указала на одно из них и спросила, верит ли он, что и на нем когда-нибудь снова распустятся листочки. И мы снова заговорили о вере.

«Не очень-то христианин» – по-моему, это великолепное выражение. Отто растолковывал мне, во что он верит, а во что нет, с такой горячностью, словно ожидал возражений. Он считал абсурдным требования священников слепо верить во все, о чем сказано в Библии, чтобы обрести блаженство, а коли, мол, обратишься к разуму, то будешь проклят. Неужели можно безоговорочно верить в том, что дьявол лазил по деревьям и соблазнял людей украсть яблоко или что Господь Бог сосбтвенноручно обучал Ноя, как строить и даже смолить Ковчег. Разум Отто восставал против этого, он не принимал слепой веры. И его высказывания порой были очень резки. Тем не менее он не допускал и мысли рассматривать христианство просто как одну из многих религий. И свою негодующую тираду он закончил следующими словами: «Но несмотря ни на что, я верю в Бога, ты понимаешь?!»

Но мне было трудно понять это, и я принималась объяснять ему, почему именно я не верю в персонифицированного Бога, ведь слишком много в мире несправедливости.

"Я и сам часто думаю об этом, – проговорил Отто, откинувшись на снег и испуганно взглянув на меня. – Мир огромен, а мы – всего-навсего крохотные букашки в нем, и, в общем-то, никому нет до нас дела.

Неужели ты не веришь в вечную жизнь души?" – тихо спросил Отто.

«Нет».

В тот же самый вечер, когда мы завершили нашу лыжную прогулку по обыкновению чаепитием в моей комнате, он вновь возобновил разговор о Боге. Из-за этого он даже задержался у меня, несмотря на свою привычку уходить в «подобающее время». Прощаясь, он заметил: «В сущности, это нехорошо, что ты знаешь намного больше меня, Марта!»

Когда он ушел, меня охватило чувство неловкости. А что, если к такому выводу мы пришли бы уже будучи женатыми. Ведь и впрямь я недооценивала Отто, потому что смотрела на него свысока – как бюргер смотрит на деревенского мужика. Это сквозило и в отношениях между Хенриком и Отто – во многих случаях мой кузен считался только со своим мнением и не позволял Отто высказать свое. Теперь меня охватило чувство негодования по этому поводу, ведь не было у нас никакого права на это – ни у меня, ни у него! Этот дурацкий университетский снобизм: Отто, видите ли, всего-навсего предприниматель. Я, правда, мысленно прибавляла к этому определению свои собственные восторженные определения – прекрасный спортсмен, дитя природы, замечательный, удивительный человек, принадлежащий стихии и вольному воздуху. Но в тот вечер мне стало стыдно, потому что я даже не попыталась вникнуть в образ мыслей этого человека.

Еще большую неловкость ощутила я в другой раз.

Это было незадолго до нашей свадьбы. Мы зашли на нашу будущую квартиру. Я помню, Отто очень хотелось устроить турецкий уголок – с низкой тахтой и маленьким столиком. «Здесь мы будем пить кофе, по стенам развесим ковры. Все должно быть в синих тонах, – рассуждал Отто. – В ярких синих васильковых тонах. Тут повсюду мы разбросаем синие подушки разнообразных оттенков. Ведь тебе, Марта, больше всего идет синий цвет».

После обеда все время шел дождь, и теперь, ближе к вечеру, воздух был влажный, теплый и напоенный запахом цветов, как в оранжерее. Весь город наслаждался запахом каштанов и сирени, а когда мы пошли вверх по улице Киркевейен, у меня прямо-таки закружилась голова от весеннего разнообразия: клейкие березовые листочки и множество садовых цветов, мне почудились пионы, чей тонкий аромат почему-то всегда напоминает запах япнских лакированных шкатулок. Хотя в городе все-таки царили каштаны и сирень… Вокруг была удивительная цветовая гамма: ярко-фиолетовые кусты сирени на фоне серых свинцовых туч, плывущих на восток.