Марсель Пруст - Обретенное время

Но вдруг воспоминание явилось. Это был вкус небольшого кусочка мадлен, который в Комбре, по утрам в воскресенье (а в этот день до мессы я сидел дома), когда я шел поздороваться с теткой Леонией к ней в комнату, она давала мне, обмакнув в свой настой на чае или липовом отваре. Вид мадленки ничего во мне не пробуждал, пока я ее не попробовал; наверное потому, что с тех пор я нередко видал ее, хотя и не пробовал, на полках кондитерских лавок, — образ разлучился с комбрейскими днями, чтобы установить связь с другими, недавними; может быть потому, что от этих мыслей, давно заброшенных, не вспоминаемых, ничего не уцелело, они были уничтожены, и формы — в том числе этой маленькой кулинарной ракушки, такой жирной и чувственной под своим суровым и благочестивым плиссажем — упразднились, или, в беспробудном сне, потеряли способность к росту, которая воссоединила бы их с сознанием. Но когда от самого далекого прошедшего ничего не остается, после смерти людей, после разрушения покинутых ими вещей, что куда хрупче, но живучей, — более невещественные, более стойкие, более верные, еще долго живы вкусы и ароматы, словно бы души, чтобы напоминать о себе, ждать и надеяться на руинах всего остального, и нести, не покоряясь, на почти неосязаемой капельке, безмерное сооружение памяти.

И стоило мне признать вкус ломтика мадлен, размоченного липовым настоем, который мне давала тетка (хотя я еще не знал и был вынужден отложить на потом выяснение вопроса — почему это воспоминание доставляло мне такое счастье), как тотчас старый серый дом, где была ее комната, словно бы театральная декорация, вырос за небольшой беседкой у входа в сад, — его построили на задворках для моих родителей, и только этот фрагмент доселе я мог припомнить; — а вместе с домом город, с раннего утра до позднего вечера, в любую погоду, площадь, куда меня отсылали перед завтраком, улицы, которыми я бегал за покупками, дороги, по которым мы ходили, когда погода была хороша. Как в той японской игре, когда в фарфоровую чашу, наполненную водой, опускают небольшие бесформенные кусочки бумаги, что сразу же раскрываются в воде, изгибаются, наливаются красками, обретают различия — теперь они цветы, дома, столь разные, но узнаваемые персонажи, — так все цветы нашего сада, цветы парка г‑на Свана, нимфеи Вивоны, благодушные жители окрестных деревень и их небольшие жилища, церковь, Комбре, соседние села — всё обрело форму и прочность, выскочив, город и сады, из моей чашки чая.

…от всякой незаконченности во внешнем восприятии… — букв.: от всего имперфектного во внешней перцепции.

…единообразной памяти… единообразная картина жизни… — uniforme: «все части которого идентичны или воспринимаются таковыми» ( Le Grand Robert ). … музыкальные фразы… как плечи ундин … — имеются в виду утренние концерты на набережной. СДЦ: «А если я засну, то всё равно через два часа меня разбудит симфонический концерт».

Потому что мне придется… и розовом . — части этого предложения разнесены (ABCBA); в предыдущих изданиях редакторы «компоновали» их иначе: «Потому что мне придется осуществить его последовательные части всякий раз в особенном веществе. Оно бы сильно отличалось, если бы подходило воспоминаниям об утреннем береге моря, от того вещества, что подобало воспоминаниям о венецианских днях, вещества четкого, нового, прозрачного, звучащего особо, ёмкого, освежающего и розового, и кроме того оно было бы другим, если бы я взялся за изображение ривбельских вечеров, когда в столовой, открытой на сад, жара падала, распадалась и скрадывалась, когда последние отблески еще освещали розы у стены ресторана, а в небесах еще светились последние акварели дня». Далеко не единственный пример, отражающий состояние текста (см. тж. прим. 149).

…зрелища сознательной памяти — les spectacles de la mémoire volontaire: см. прим. 9.

…перешагнуть через деревянную раму… — СДЦ: «… большие раздвижные окна, не выше дамбы, были открыты. Оставалось только перешагнуть тонкую деревянную раму, и оказаться в большой столовой зале…».

Только то исходит от нас… след пересеченных нами сумерек . — Два этих предложения, которые выпускаются в последних изданиях, ниже будут приведены в несколько ином виде.

«Хватит стиля… дайте жизни!» — Пруст намекает на Ромена Роллана. … кинематографическим дефиле вещей . — Мысль Пруста созвучна идеям «Творческой эволюции» Бергсона, однако Пруст, скорее всего, имеет в виду Анри Бордо (1870–1963) и его концепцию «фильма-романа».