Сигрид Унсет - Кристин, дочь Лавранса

Она увидела, что в лачуге вспыхнул огонь. Немного погодя Ульв, сын Халдора, окликнул ее:

– Кристин, тебе придется войти и посветить мне. – Он стоял в дверном проломе и протягивал ей факел из осмоленного дерева.

Удушливый трупный запах ударил ей в лицо, хотя в стенах лачуги были щели, а дверь была взломана. Полуоткрыв рот, чувствуя, как челюсть и губы у нее совершенно одеревенели, она застывшим взором оглядывала лачугу. А где же смерть? Но в углу на земляном полу лежал лишь длинный сверток; он был завернут в плащ Ульва.

Ульв оторвал где-то несколько длинных досок и положил на них дверь. Проклиная незатейливую снасть, он сделал топором и кинжалом несколько зарубок и отверстий, чтобы прочнее укрепить дверь на досках. Иногда он быстро взглядывал на Кристин, и с каждым разом его мрачное седобородое лицо становилось все суровее.

– Дивлюсь я, как это ты собиралась справиться с этим делом одна, – сказал Ульв, склонившись над носилками. Он покосился на нее, но застывшее, помертвелое лицо, озаряемое красным светом смоляного факела, оставалось все таким же неподвижным. Оно походило на лицо покойницы или безумной. – Ну ответь же мне, Кристин! – Он молодцевато захохотал, но и это не помогло. – Теперь, по-моему, самое время, чтобы ты прочла молитвы.

В том же оцепенении она вяло начала читать:

– «Pater noster qui es in celis. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua sicut in celo et in terra…» [154] – Она запнулась.

Ульв взглянул на нее и стал читать дальше: «Panem nostrum quotidianum da nobis hodie…» [155]

Быстро и уверенно дочитал он «Отче наш» до конца, подошел к свертку, перекрестил его, а потом так же быстро и уверенно поднял и положил на только что сколоченные носилки.

– Берись за передний конец, – сказал он. – Может, это немного и потяжелее, но зато там не такая вонь. Брось факел – без него нам будет виднее, и смотри, Кристин, не оступись, потому что мне не хотелось бы лишний раз дотрагиваться до этой несчастной покойницы.

Когда поручни носилок легли на плечи Кристин, не унимавшаяся в ее груди боль яростно взбунтовалась: грудная клетка противилась тяжести. Но она стиснула зубы. Пока они шли вдоль берега, где дул ветер, она не очень чувствовала трупный дух.

– Тут мне, видно, придется сперва поднять покойницу, а потом – носилки, – сказал Ульв, когда они подошли к тому месту у обрыва, где раньше спустились вниз.

– Мы можем пройти немного подальше, – возразила Кристин, – туда, где обыкновенно съезжают на санях, когда возят водоросли, там не так круто.

Ульву показалось, что голос ее звучит спокойно и рассудительно. И его прошибло потом и ознобом теперь, когда опасность миновала, – ведь он думал, что нынче ночью она потеряет рассудок.

Они с трудом продвигались по песчаной тропе, ведущей через равнину к сосновому лесу. Над равниной свободно разгуливал ветер, но здесь было легче, чем внизу, на берегу, и чем дальше уходили они от грохота моря, тем сильнее чувствовала она, что возвращается из жуткого царства бескрайнего мрака. По одну сторону тропинки в темноте что-то забелело. Это оказалось поле ржи, которую некому было жать. Запах ржи и вид полегших стеблей также свидетельствовали о ее возвращении домой – и глаза Кристин наполнились слезами сестринского сострадания. От снедавших ее в одиночестве тоски и ужаса она возвращалась домой, в общество живых и мертвых.

Теперь лишь по временам, когда ветер дул ей в спину, Кристин обдавал страшный запах мертвечины. Но все же он не был таким отвратительным, как в хижине, – простор был напоен чистотой свежих, влажных и холодных потоков воздуха.

Сознание того, что Ульв, сын Халдора, идет следом и прикрывает ее сзади от черного и ожившего кошмара, от которого они уходили и отголоски которого все глуше и глуше доносились до них, было гораздо сильнее чувства ужаса, внушаемого Кристин ее страшной ношей.

Дойдя до опушки соснового леса, они увидели огни.

– Они идут нам навстречу, – сказал Ульв.

И вскоре их встретила целая толпа мужчин с сосновыми факелами и несколькими фонарями, а также с носилками, прикрытыми саваном. С ними шел отец Эйлив, и Кристин с удивлением разглядела в этом шествии немало из тех мужчин, которые нынче ночью были на кладбище. Многие из них плакали. Когда они сняли ношу с ее плеч, Кристин чуть не упала. Отец Эйлив хотел поддержать ее, но она быстро сказала:

– Не прикасайтесь ко мне, не подходите ко мне близко – я чувствую, что у меня у самой… чума…

Но отец Эйлив все же поддержал ее за плечо:

– Да будет тебе утешением, женщина, воспоминание о словах Господа нашего: «Все, что творите малым сим, сие творите вы мне».