Сигрид Унсет - Кристин, дочь Лавранса

– Я верю этому, Юфрид. – Кристин серьезно посмотрела в пылающее лицо невестки. – И я никогда не вмешивалась в твое хозяйство и никогда не отрицала, что ты дельная женщина и добрая, верная жена моему сыну. Но уж дозволь мне распоряжаться моим добром так, как я привыкла. Ты ведь сама говоришь, что я старая женщина и переучиваться мне поздно.

Молодые поняли, что матери больше нечего им сказать, и сразу распрощались.

Как всегда, Кристин пришлось поначалу признать правоту Юфрид. Но когда она хорошенько поразмыслила обо всем, то ей показалось, что Юфрид все же не права. Незачем было и сравнивать подаяния Гэуте с подаяниями ее отца: дары на помин души бедняков и пришлых людей, умиравших у них в приходе, помощь выходившим замуж девушкам-сиротам, поминальные праздники в честь самых любимых святых Лавранса, деньги на пропитание больным и грешникам, желающим отправиться на поклонение святому Улаву… Если бы даже Гэуте был во много раз богаче, то все равно никто бы не ждал от него подобных издержек. Гэуте думал о Создателе не больше, чем это вызывалось необходимостью. Он был щедр и добросердечен, но Кристин понимала, что ее-то отец глубоко почитал бедняков, которым благодетельствовал, ибо ведь и Иисус избрал для себя удел бедняка, когда облекся во плоть. И отец ее любил тяжкий труд и считал всякое ремесло почетным из-за того, что Матерь Божья Мария пожелала стать пряхой, чтобы трудом рук своих прокормить себя и своих близких, хотя она была дочерью богатых людей и вела свой род от королей и первосвященников земли Иудейской.

Спустя два дня, рано утром, когда Юфрид еще расхаживала полуодетой, а Гэуте лежал в постели, к ним в горницу вошла Кристин. На ней были платье и плащ из серой домотканой материи, черная широкополая войлочная шляпа поверх головной повязки и грубые башмаки на ногах. Кровь бросилась в лицо Гэуте, когда он увидел мать в таком наряде. Кристин сказала, что хочет отправиться в Нидарос на праздник Святого Улава, и попросила сына присмотреть за ее хозяйством, пока она отсутствует.

Гэуте горячо отговаривал мать от ее намерения: пусть она по крайней мере возьмет в усадьбе лошадей и провожатого либо захватит с собой служанку. Но речи его, как и следовало ожидать от человека, который лежал перед матерью нагим в постели, звучали не очень убедительно, Кристин, видно, стало так жаль своего растерявшегося сына, что она тотчас же выдумала отговорку и сказала: ей-де привиделся сон.

– Мне хочется также повидать твоих братьев. – Но, говоря это, она отвернулась от Гэуте. Даже в глубине своего собственного сердца Кристин едва осмеливалась признаться, как стремилась она к свиданию с двумя старшими сыновьями и как страшилась его…

Гэуте решил немного проводить мать. Пока он одевался и наспех ел, Кристин играла и забавлялась с маленьким Эрлендом. Он только что проснулся, был весел, как всегда по утрам, и щебетал, словно птичка. На прощание Кристин поцеловала Юфрид. Раньше она никогда этого не делала. Во дворе собралась вся челядь: Ингрид рассказала, что госпожа их, Кристин, отправляется в Нидарос на богомолье.

Кристин взяла в руки тяжелый посох с железным наконечником, и так как она отказалась ехать верхом, то Гэуте взвалил ее дорожную котомку на спину лошади, а лошадь повел в поводу.

На вершине церковного холма Кристин обернулась и посмотрела вниз, на свою усадьбу. Как прекрасна была она в это росистое солнечное утро! Река отливала серебром. На дворе усадьбы еще толпились люди – ей удалось различить светлое платье и косынку Юфрид и ребенка, будто красное пятнышко, у нее на руках. Гэуте увидел, что лицо матери побледнело от волнения.

Дорога вела в гору, через лес под сенью хребта Хаммер. Кристин шла легкой походкой, словно молодая девушка. В дороге она мало разговаривала с сыном. После двух часов пути они пришли к тому месту, где у подножия горы Рост дорога сворачивала на север и откуда, к северу же, взору открывалась вся округа Довре. Тут Кристин сказала, чтобы дальше Гэуте ее не провожал, но что, прежде чем расстаться, ей хочется немного посидеть и отдохнуть.

Внизу под ними лежала долина, перерезанная бело-зеленой лентой реки, а на поросших лесом берегах крошечными зелеными пятнами выделялись усадьбы. А еще выше вздымались покрытые буро-золотистым лишайником холмы, вплотную примыкавшие к серым каменистым кручам и голым вершинам, кое-где прикрытым снежными шапками. Тени облаков скользили по долине и по плоскогорьям, но к северу, над горами, небо было такое чистое! Громады скал одна за другой освобождались от туманного покрова, и их вершины синели, возвышаясь друг над другом. И вместе со стаями туч тоскливые мысли Кристин также устремились к северу, по предстоящему ей дальнему пути: они летели над долиной, блуждали среди непроходимых высоких скал и по крутым нехоженым тропам плоскогорий. Еще несколько дней – и она спустится вниз, к прекрасным зеленым долинам Трондхейма, пройдет по течению рек до большого фьорда. Ее охватила дрожь при воспоминании о знакомых прибрежных поселениях, мимо которых она проходила в молодости. Прекрасный образ Эрленда оживал перед ее взором, но так мимолетно и расплывчато, будто она видела его отражение в проточной воде. Потом она поднимется на Фегинсбрекку, к мраморному кресту, оттуда увидит город, лежащий в устье реки, между синим фьордом и зелеными долинами Стринда, а на высоком берегу – величавый светлый собор с башнями головокружительной высоты и раззолоченными крыльями, вечернее солнце будет гореть пожаром на груди собора, прямо на розе его фасада. А далеко в глубине фьорда, у подножия синих скал, на полуострове Фроста она увидит Тэутрский монастырь, низкое и мрачное здание, похожее на хребет кита, с колокольней, напоминающей рыбий плавник. «О Бьёргюльф мой, о мой Ноккве!..»