Сигрид Унсет - Кристин, дочь Лавранса

– Нас и самих-то много, да еще в усадьбе живет свекровь – она распоряжается половиной всего хозяйства…

Гнев вспыхнул в сердце бывшей хозяйки. Никогда раньше не бывало, чтобы в Йорюндгорде путникам отказали в ночлеге, а ведь солнце уже коснулось горных вершин. Сбежав вниз, Кристин подошла к Юфрид и к нищим:

– Приют они могут найти в моей горнице, Юфрид, а заодно уж я и накормлю их. В этой усадьбе никогда еще не отказывали в прибежище братьям во Христе, когда они просили об этом во имя Бога.

– Поступайте как вам угодно, матушка, – ответила Юфрид. Лицо ее вспыхнуло пламенем.

Когда Кристин присмотрелась к нищим как следует, она чуть было не раскаялась в своем приглашении – ей стало ясно, почему молодой женщине не хотелось оставить этих людей на всю ночь в усадьбе. Гэуте с работниками уехал на покос в дальние луга к Сильскому озеру, и в этот вечер его не ожидали домой. В Йорюндгорде оставались лишь Юфрид да гостившая в усадьбе семья бедняков – двое стариков и двое детишек – и еще Кристин со своей служанкой в старом доме. И хоть Кристин привыкла встречать среди странствующей нищей братии всякого рода людей, эти особенно пришлись ей не по душе. Четверо из них были молодые, рослые и сильные. Трое смахивали на братьев: они были рыжеволосы, с маленькими недобрыми глазками. Четвертый же, безухий, с вырванными ноздрями, говорил на ломаном языке, точно чужестранец. Было тут еще двое совсем пожилых людей: маленький, согнутый в три погибели старикашка на костылях, у которого лицо, волосы и борода сделались изжелта-зелеными от старости и грязи, а живот вздуло, словно от какой-то неведомой болезни, и старая женщина, головная повязка которой была насквозь пропитана кровью и гноем, а руки и шея сплошь покрыты ранами. Кристин содрогнулась, когда подумала о том, что эта старуха могла бы приблизиться к маленькому Эрленду. Но все-таки хорошо, что она не отпустила всю братию ночью в горы, – ей было жаль стариков.

Однако нищие вели себя довольно мирно. Один только раз безухий попытался было схватить Ингрид, когда та прислуживала им за столом, но тут сразу же вскочил и зарычал ощетинившийся Бьёрн. А вообще-то они казались усталыми и подавленными.

Да, натерпелись они всего, а милостыни собрали мало, – отвечали нищие на расспросы хозяйки; может, в Нидаросе им больше повезет. Женщина обрадовалась, получив от Кристин козлиный рожок с целебным снадобьем из чистейшего бараньего жира и мочи младенца. Но когда Кристин предложила ей отмочить теплой водой тряпку на голове и заменить ее чистой полотняной повязкой, она отказалась. Впрочем, повязку она потом все-таки взяла.

Однако предосторожности ради Кристин велела Ингрид, молодой служанке, лечь в постель поближе к стене, а сама легла с краю. Ночью несколько раз принимался рычать Бьёрн, но в общем все было тихо. Вскоре после полуночи собака подбежала к двери и отрывисто залаяла. Кристин услыхала, как кто-то въехал во двор, и поняла: Гэуте вернулся домой. Она догадалась, что Юфрид послала за ним.

Наутро Кристин не поскупилась наполнить котомки нищих снедью, и едва только они вышли за ворота усадьбы, как она увидела, что Юфрид и Гэуте направляются в старый дом.

Кристин села, взяв в руки веретено. Она приветливо поздоровалась со своими детьми, когда те вошли в горницу, и спросила Гэуте про сено. Юфрид повела носом – гости оставили после себя резкую вонь в горнице. Но свекровь сделала вид, будто не замечает этого. Гэуте поеживался; ему, как видно, нелегко было начать разговор, ради которого его заставили прийти. Тогда заговорила Юфрид:

– Есть одно дело, матушка, которое нам, по-моему, лучше всего следует обсудить сейчас. Я понимаю, что вы считаете меня более скупой, нежели это, по-вашему, приличествует хозяйке Йорюндгорда. Я знаю, вы так думаете и считаете, что этим я роняю достоинство Гэуте. Я не собираюсь говорить сейчас о том, что вчера вечером побоялась впустить нищих, так как в усадьбе не было хозяина. Ведь я видела, что вы и сами это поняли, стоило только вам взглянуть на своих гостей. Но я и раньше замечала, что вы считаете меня скаредной подлянкой, немилостивой к беднякам.

Я не такова, матушка. Но и Йорюндгорд больше не родовое поместье богатого военачальника и дружинника короля, каким оно было во времена ваших родителей. Вы были дочерью богатого человека, знались с богатыми и могущественными родичами, замуж вышли тоже за богатого, а супруг ваш возвел вас к еще большему блеску и могуществу, нежели те, что были привычны вам с детства. Никто и не ожидает, чтобы вы в ваши годы до конца понимали, насколько иное положение у Гэуте, который утратил отцовское наследство и теперь вынужден делить половину богатства вашего отца с несколькими братьями. Но я-то не должна забывать, что не принесла моему другу ничего, кроме ребенка, которого носила под сердцем, и огромного долга в уплату пени, так как согласилась убежать с Гэуте тайком из дома моих родичей. Со временем все может измениться к лучшему, но ведь мой долг – молить Бога даровать долгие дни моему отцу. Гэуте и я, мы оба молоды, мы не знаем, сколько еще суждено нам иметь детей… Поверьте мне, свекровь, что, коли я так поступаю, я пекусь лишь о благе моего мужа и наших детей…