Нгуен Хонг - Избранное

— Ладно уж… будет вам… Сил моих больше нет слушать эти истории! С чего ни начнут — все гробом кончается!..

Снова зашелестели веера. На сей раз молчание нарушила женщина, не проронившая прежде ни слова:

— Эх, соседки, кому что на роду написано, так уж тому и быть! Все под небом ходим… Я вот что скажу: и среди этих нищих тоже разные люди есть. Помните ту бабу, которая била своего маленького, чтоб плакал погромче да жалобил народ, или старикашку, что с утра пораньше голосил на всю улицу, — им бы я ничего не давала; а вот таким, как этот мужчина у гаража, я б обязательно подала. Кормят их там в лагере или нет — не наше это дело; я знаю одно — если поделился с кем куском, значит, помог ближнему в беде. А когда люди мрут от голода на наших глазах, видя, как рядом едят и пьют…

— Это верно, всякое даяние воздастся сторицей!.. У вас, учительша, уж что-нибудь да приготовлено — сегодня ведь полнолуние…

— Что вы, — усмехнулась сидевшая рядом женщина. — Мы теперь и в полнолуния, и в дни поминок почти не готовим, только благовония возжигаем. Сами знаете, нечего даже на стол поставить! Ешь раз в день, да и то, как вспомнишь про этих зеленых мух да про покойников, что валяются кругом, так прямо с души воротит.

— Ну, а все же могли бы вы ему дать поесть? Ведь ваша семья покультурней прочих; всем нам примером служит…

— Э-э… мы с дочкой к вечеру что-то почувствовали себя неважно, и я велела сварить бобовую похлебку с сахаром — от нее всегда легче становится. Четыре чашки мы с детьми съели — пятую оставили мужу. А он все никак из своей школы не вернется, ладно уж — отдам его ужин этому мужчине, пускай поест…

Женщины шумно повставали со своих стульев. Одна из соседок окликнула дочку. Та взяла у учительши чашку с похлебкой и зашагала по тротуару впереди всех.

Один столб… Второй столб…

Тяжелый запах ударил в ноздри. Не сговариваясь, женщины замедлили шаг. Не смея ни пожаловаться, ни сплюнуть, они молча зажали себе носы. Одна захотела было предложить соседкам вернуться назад, но, видя, что до того места, где сидел нищий, осталось лишь несколько шагов и поблизости нет ни единого трупа, промолчала.

— Эй!.. Эй!.. — Подойдя к нищему, девушка несколько раз осторожно коснулась его ногой. — Вот, возьми!..

Но он, казалось, ничего не слышал и не почувствовал. Он не шевельнулся, не проронил ни звука. Девушка снова ткнула его несколько раз ногой и окликнула — он был недвижим.

— Что я говорила! Ясное дело — помер!

— Помер! Как это помер, когда он на нас смотрит и живот у него дышит…

— Ну, может, не совсем помер, кверху от живота еще живой?

Девушка сердито — она недавно вымыла голову, и ей не дали досушить волосы — поднесла чашку к самому его рту:

— Смотри, это похлебка с сахаром! Хочешь есть? Ну бери…

Женщины вздрогнули и попятились. Нищий вдруг поднял руку и широко раскрыл глаза. Глядя прямо перед собой, он медленно покачал головой:

— Я есть не буду!..

— Чего артачишься! Ты только глянь: бобы самые свежие и с сахарным песком!

Он промолчал и снова покачал головой.

Мать взяла у дочери чашку и сама наклонилась к нему.

— Вы, конечно, больной и совсем без сил, но покушать все-таки надо! Что ж, так и будете голодать? Вот, учительша отдала вам похлебку, только что сваренную, не какую-нибудь тухлятину. Учительша, она видит, как вы тут сидите голодный, а все-таки блюдете себя в чистоте. Вот и пожалела вас, ведь вам никто не подает, не хочет покормить вас… Вы-то не из тех попрошаек, что всем поперек горла…

Человек заморгал, потом еще шире раскрыл глаза и уставился огромными зрачками в склонившееся к нему лицо.

— Я ничего больше есть не буду… Ничего не буду есть… не буду есть… Просто не желаю, а не потому, что я болен или ослаб…

— Если ты не болен и не ослаб, чего ты тогда сидишь здесь? Ему чуть не в рот еду суют, а он еще рассуждает…

Она не договорила — человек закрыл глаза и вновь погрузился в дремоту.

— Ладно, не хочет — не надо. Лиен, отнеси-ка назад чашку. Я думаю, ему совсем худо!

— Конечно, — с раздражением сказала девушка, — вот-вот околеет! Лучше отдать похлебку караульному, пусть прогонит ночью эту дохлятину с нашей улицы…

Мать резко дернула девушку за полу.

— Ишь разошлась, дай-ка еще с ним потолкую! — Она тронула мужчину за плечо. — Раз вы говорите, что не больны и не устали, — будь по-вашему. Но почему вам тогда не съесть немного похлебки. Вот увидите…

Глаза снова открылись, он задрожал всем телом. Теперь уже обе трясущиеся руки медленно поднялись и оттолкнули чашку.