Эжен Сю - Зависть

- Не беспокойтесь. Это обычное состояние слабости, которое всегда следует за лихорадочным возбуждением.

- Я хочу сначала поговорить с вами одним до того, как пригласить сюда месье Давида и моего сына. Боюсь, что потом нам вряд ли придется посовещаться всем вместе.

- Я вас слушаю, мадам.

- Вы знаете, вчера приехал мой муж…

- Знаю, - доктор не в силах был сдержать гримасу негодования.

- У меня был с ним долгий и трудный разговор по поводу моего сына. Несмотря на мои просьбы и протесты, месье Бастьен решил заставить Фредерика поступить клерком к месье Бриду. Мне нужно было поблагодарить месье Давида за его заботы и расстаться с сыном.

- А вы на это не согласились.

- Пока во мне теплится хоть искра жизни, я буду защищать свои права на сына. А решительность его характера вы знаете. Никогда он не захочет расстаться со мной и месье Давидом и поступить на службу к Бриду. Месье Бастьен скоро будет здесь. Он захочет увезти Фредерика.

Мари, побежденная волнением, которая она напрасно пыталась преодолеть, была вынуждена замолчать. У нее начался приступ такого мучительного, удушливого кашля, что доктор невольно поднял глаза к небу с тревогой, подавая больной ложку с приготовленной микстурой.

Немного оправившись, Мари продолжала:

- Вы видите, дорогой доктор, каково наше положение. Надо принять решение до возвращения мужа или же, - тут Мари еще больше побледнела, - может произойти страшная вещь. Вам известна вспыльчивость месье Бастьена и решительность Фредерика. А что касается меня, то лишиться сына сейчас, когда я так больна, для меня равносильно смерти.

- Мадам, драгоценна каждая минута. Прежде всего позвольте быть откровенным.

- Говорите.

- Вчера вечером после вашего спора с мужем произошла ужасная сцена, и эту ночь…

- Месье…

- Я все знаю, мадам,

- Еще раз, доктор…

- Я знаю все, говорю вам. И вы, обычно такая мужественная, уступили этому грубейшему обращению, чтобы не вызвать шума и избежать столкновения, грозившего произойти в случае скандала между отцом и сыном. О, не пытайтесь лгать! Ваше спасение, как и спасение вашего сына, зависит только от вашей искренности.

- Спасение сына и мое?

- Ну неужели вы думаете, что закон останется безучастным к жестоким поступкам, которые совершал муж по отношению к вам? И есть свидетели его тупой жестокости - это Маргарита, это я, которого вызвали вас лечить от тяжелой болезни - все это делает правомерной просьбу о разводе. Мы должны сегодня же составить прошение.

- Развод! - воскликнула Мари, с восторгом сжимая руки. - Будет возможен развод!

- Да, и вы его добьетесь. Доверьтесь мне, мадам. Я повидаюсь с судьями, буду отстаивать ваши права, расскажу о ваших горестях и несчастьях. Но перед тем, как изложить эту просьбу, надо, чтобы месье Давид уехал отсюда, - добавил доктор с колебанием, чувствуя деликатность затронутого вопроса.

При этих словах Мари вздрогнула от удивления и огорчения. Ее глаза встретились с глазами доктора Дюфура. Она пыталась угадать, почему лучший друг Давида хочет, чтобы тот уехал.

- Расстаться с месье Давидом, когда мой сын еще так нуждается в нем!…

- Мадам, поверьте, отъезд Давида необходим. Он сам чувствует это, так как решил уехать,

- Месье Давид, сам?!

- Он дал мне слово.

- Это невозможно…

- У меня есть его слово, мадам.

- Он, он бросает нас в такой момент!

- Чтобы спасти вас и вашего сына. - ---Чтобы нас спасти?

- Его присутствие здесь может дурно повлиять на исход вашей просьбы о разводе.

- Почему же?

В вопросе Мари было столько искренности и простодушия, он свидетельствовал о такой полной невинности, что доктор не находил в себе храбрости нанести новый удар этому ангельскому созданию, рассказав о нехороших сплетнях, которые начали ходить о ней и Давиде. Он сказал:

- Вы не должны сомневаться в преданности и привязанности месье Давида. Он знает, что его отъезд тяжело отразится на Фредерике, но сознает необходимость этого.

- Он уезжает…

В горестном тоне, которым Мари произнесла эти слова, доктор впервые почувствовал всю величину ее любви к Давиду. При мысли об этой глубокой и чистой любви, порожденной самыми благородными побуждениями, сердце Дюфура сжалось. Он знал добродетельность Мари, деликатность Давида и понимал безысходность этой страсти.

Мари, тихо плакавшая несколько минут, повернула к Дюфуру бледное, орошенное слезами лицо и сказала удрученно:

- Месье Давид решил, что надо вовремя удалиться. Мой сын и я сожалеем об этом. Ваш друг дал нам слишком много доказательств своей удивительной преданности, чтобы можно было хоть на минуту усомниться в нем. Но я должна вам сказать, что его отъезд нанесет страшный удар моему сыну.