Эжен Сю - Зависть

Проводив Давида до ограды сада, Маргарита вернулась в сени, где она оставила лампу.

Наклонившись за ней, служанка увидела наполовину занесенный снегом шейный платок оранжевого цвета, принадлежавший мадам Бастьен, и совсем рядом ее комнатную туфлю, уже затвердевшую на морозе.

Удивляясь все больше и больше и спрашивая себя, как могли очутиться здесь эти вещи, очевидно, оброненные ее хозяйкой, Маргарита, пораженная внезапной мыслью, подняла платок и туфлю. Затем с помощью лампы оглядела вымощенный коридор.

Она легко рассмотрела свежие отпечатки и, идя по следам, оставленным маленькими ножками своей хозяйки, она дошла до самой двери ее комнаты.

Вдруг Маргарита вспомнила, что когда она помогала мадам улечься в кровать, постель не была разобрана. Ей пришли на ум еще кое-какие наблюдения. Испуганная открытием, которое она сделала, служанка вернулась к мадам Бастьен, возле которой находился Фредерик.

Через час с четвертью после ухода Давида почтовый дилижанс, в который были запряжены две белые лошади, остановился у ворот фермы. Из него выбежали Давид и доктор Дюфур.

Прошло три часа со времени приезда доктора на ферму.

Давид, скромно удалившийся в комнату для занятий, со смертельным беспокойством ожидал известий о мадам Бастьен, с которой оставались доктор и Фредерик.

Один раз доктор тихо позвал Маргариту, которая, выйдя от хозяйки, шла мимо его двери.

- Ну, Маргарита?…

- Ах, месье Давид, - только ответила служанка, плача и даже не остановившись.

- Она умирает! - воскликнул Давид.

Бедный, с исказившимся бледным лицом и мучительно сжавшимся сердцем, он бросился в кресло, закрыл лицо руками и заплакал, кусая платок, чтобы заглушить рыдания.

- Я знал о безнадежности этой сдерживаемой, скрытой, невозможной любви, - прошептал он. - Я думал, что сильно страдал, но разве то были страдания? Что значат они по сравнению с опасностью потерять Мари. Она умрет… Нет, нет… По крайней мере, я увижу ее.

И почти обезумев от горя, Давид стремительно зашагал по комнате. На пороге он остановился.

- Может быть, она уже умирает, а я не имею права присутствовать при ее агонии. Кто я здесь? Чужой. Прислушаюсь хотя бы… Нет, ничего, могильная тишина. Боже мой, что же происходит в её комнате? Ах, вон Пьер!

Шагнув в коридор, Давид в самом деле увидел в полумраке доктора Дюфура, вышедшего из комнаты Мари.

- Пьер! - позвал он, спеша воспользоваться своей удачей.

Господин Дюфур быстро шел навстречу Давиду, как вдруг послышался тихий голос:

- Месье, доктор, мне надо с вами поговорить.

Доктор остановился перед столовой и вошел туда.

- Чей это голос? - удивился Давид про себя. - Не Маргариты ли? Ах, что происходит? - он прислушался. - Пьер что-то говорит. Его восклицания выражают негодование, ужас… Наконец-то он вышел!

Месье Дюфур с нахмуренным лицом вошел в комнату для занятий, произнося тоном отчаяния и ужаса:

- Но это невероятно, это подло!

Давид, думавший только о Мари, бросился к своему другу.

- Пьер, во имя неба, как она себя чувствует? Только правду - как бы ужасна она ни была, - все равно она не будет сильнее мук, которые я испытываю здесь вот уже три часа, постоянно задавая себе вопрос, жива ли она или умерла.

Искаженные черты Давида, его горящие глаза, искаженные от недавних слез, изменившийся от недавнего отчаяния прерывающийся голос так поразили Пьера Дюфура, что он, хотя и был в сильном волнении, резко остановился при виде своего друга я недолгое время рассматривал его, прежде чем ответить.

- Пьер, ты ничего мне не говоришь, ничего! - воскликнул Давид, страшный от горя, - значит, она умирает?

- Нет, Анри, нет, она не умирает.

- Она будет жить! - закричал Давид. Его лицо при этом сразу осветилось, он прижал врача к своей груди и пробормотал, не в силах сдержать слезы: - Я обязан тебе больше, чем жизнью, Пьер.

- Анри, - вздохнул доктор, - я не говорил тебе, что она будет жить…

- Ты опасаешься?

- Очень.

- Боже мой! Но по крайней мере ты надеешься…

- Еще не осмеливаюсь.

- А сейчас как она себя чувствует?

- Спокойнее. Она уснула.

- О, пусть она живет, пусть она живет, Пьер! Надо, чтобы она жила. Она будет жить, не правда ли? Она должна жить…

- Анри, ты ее любишь?

Приведенный в себя словами друга, Анри вздрогнул, умолк, и его глаза встретились с глазами доктора.

Тот повторил серьезным и грустным тоном:

- Ты любишь ее, Анри? Я не удивляюсь твоей тайне, ты сам разоблачил себя.