Эжен Сю - Зависть

- Помилосердствуйте, месье, не кричите так, - не выдержала Мари, уже думая не об оскорблениях, а о том, что Фредерик и Давид проснутся от крика месье Бастьена.

В самом деле, в ярости от того, что не сможет завладеть драгоценностями жены, чтобы возместить потерю серебра, мысль о котором занимала его весь вечер, Жак больше не помнил себя; под воздействием гнева и опьянения он впал в дикое возбуждение и закричал:

- А, вы спрятали свои драгоценности? Хорошо же! Так я прогоню вас не завтра, а сейчас.

- Сударь, это жестокое издевательство, - ответила измученная Мари. - Я хочу вернуться к себе. Надвигается ночь, я замерзла. Завтра мы поговорим серьезно, когда вы обретете хладнокровие.

- Поскольку сейчас я пьян, да?

- До завтра, сударь, позвольте мне уйти.

Жак, страшный от гнева, ненависти, опьянения, шагнул к жене и показал на темный коридор, ведущий к наружной двери:

- Уходите из моего дома. Я вас выгоняю, двойная воровка!

Мари не могла поверить, что Жак говорит серьезно. Она старалась закончить поскорее эту тягостную беседу и избежать вмешательства Давида и своего сына. Она повторила, обращаясь к мужу самым ласковым тоном, чтобы успокоить его:

- Месье, умоляю вас, вернитесь к себе и дайте мне отдохнуть. Я вам повторяю, что завтра…

- Гром небесный! - закричал Жак, выйдя из себя. - Я велел вам убираться вон из моего дома, а не идти к себе. Или вас надо вытолкнуть за дверь?

- Убираться из дома? - испугалась Мари, которая по выражению тупой злобы на лице Жака поняла, наконец, что он говорит совершенно серьезно. Это дико, глупо. Но как растрогать такого негодяя, к тому же еще возбужденного вином? - Мне убираться из дома? - повторила Мари с ужасом, - но, месье, вы не думаете, что на дворе холод, ночь.

- Какое мне до этого дело?

- Месье, я заклинаю вас, придите в себя. Боже мой, час ночи. Куда я могу пойти?

- Вон!

- Но…

- Раз… Уйдешь ты, воровка?

- Одно слово…

Колосс шагнул к жене:

- Два.

Еще шаг.

- Ради Бога, выслушайте меня.

- Три!

И Бастьен вытянул руки, чтобы схватить жену.

Что могла сделать несчастная? Кричать, звать на помощь?

Фредерик и Давид проснутся, прибегут на ее зов, а для Мари было еще нечто страшное, чем это подлое и дикое изгнание: стыд, ужасная мысль о том, что она увидит сына, дерущегося с отцом, который хочет выгнать полураздетую мать за дверь дома. Ее достоинство женщины, матери, возмутилось при этой мысли и особенно ее пугало то, что отчаянная борьба между отцом и сыном могла закончиться убийством.

Она знала, что Фредерик не остановится перед крайностью, чтобы защитить мать от позорного изгнания.

Мари смирилась, наконец, и когда Жак Бастьен попытался ее вытолкнуть, ответила дрожащим голосом:

- Да, да, я сейчас уйду, только не шумите, умоляю вас…

Тогда, совсем растерянная, протянув с мольбой руки к Жаку, который угрожающе наступал на нее, показывая жестом на входную дверь, она, пятясь, дошла до полутемного конца коридора.

Бастьен открыл дверь.

Порыв ледяного ветра ворвался снаружи.

Во дворе было темно, и снег падал крупными хлопьями.

- О, ужас, какая ночь! - пробормотала Мари и ужаснулась. Она хотела повернуть назад. - Сжальтесь, месье.

- Спокойной ночи, - злобно усмехнулся негодяй и вытолкнул жену за порог.

Затем он задвинул двери и захлопнул засовы.

Мари, с непокрытой головой, одетая только в ночной пеньюар, почувствовала, что ее ноги погружаются в толстый слой снега, нанесенного в сени.

Луч надежды блеснул в мыслях молодой женщины. Несколько мгновений ей казалось, что муж злобно пошутил, но она услышала, как его шаги медленно удаляются от двери.

Скоро он вернулся в свою комнату - Мари увидела свет, просачивающийся сквозь занавески.

Мадам Бастьен, заледеневшая от резкого и пронзительного ветра, почувствовала дрожь. Зубы начали стучать от холода. Она хотела добраться до конюшни, находившейся поблизости, но к несчастью, садовая калитка была заперта, и мадам Бастьен не могла добраться ни до конюшни, ни до еще какого-нибудь строения.

Три окна выходили в сад, где она замерзала. Два из них относились к комнате мужа, а третье - к столовой, которая оказалась пуста.

Мари не у кого было просить помощи.

Она совсем пала духом. Вернувшись в холодные сени, растерла руки снегом и замерзшая, уже окоченевшая от холода, села на каменную, ступеньку, едва прикрытую навесом.

Жак Бастьен после того, как жестоко выгнал свою жену, вернулся, пошатываясь, к себе и, не раздеваясь, бросился в постель. Он глубоко заснул.