Сомерсет Моэм - Рассказы

- Чего Вы хотите? – спросила она.

У неё были красивые глаза, но мрачный взгляд, и я решил, что это она заботится о старом поэте. Я протянул ей свою карточку.

- У меня встреча с твоим хозяином.

Она отворила тяжёлые ворота и пригласила меня войти. Попросив меня подождать, она оставила меня и поднялась наверх. После улицы патио казался приятно освежающим. У него были благородные пропорции, и я предположил, что он был построен каким-то последователем конкистадоров, но краски потускнели, плитки на полу были разбиты, и там и здесь обвалились большие хлопья штукатурки. Повсюду ощущался дух бедности, но не ничтожества. Я знал, что дон Калисто беден. Деньги когда-то легко приходили к нему, но он не придавал им никакого значения и щедро тратил. Было очевидно, что теперь он жил в нищете, которую отказывался признавать. В центре патио стоял стол с круглым креслом с каждой стороны, а на столе лежала газета двухнедельной давности. Я размышлял, какие мечты занимали его воображение, когда он сидел здесь тёплыми летними вечерами, покуривая сигареты. На стене под колоннадой висели испанские картины, тёмные и плохие, и там и тут стояла древняя пыльная подставка с не раз чиненным лоснящимся блюдом на ней. Рядом с дверью висела пара старых пистолетов, и я испытал приятное волнение при мысли, что это – то самое оружие, которое он использовал в самой известной из своих многочисленных дуэлей, за честь Пепы Монтанес – танцовщицы (теперь, я думаю, беззубой и крашеной ведьмы), когда он убил герцога Дос Германоса.

Вся сцена с ассоциациями, которым я так дивился, так верно подходила к романтическому поэту, что я был ошеломлен духом места. Эта благородная бедность окружала его славой столь же великой, как и блеск его молодости, в нём тоже жил дух старых конкистадоров, и так и следовало, чтобы он закончил свою славную жизнь в этом обветшавшем, но великолепном доме. Поистине так должен жить и умирать поэт. Я уже пришёл достаточно спокойный и даже несколько тяготился перспективами нашей встречи, но сейчас начинал нервничать. Я зажёг сигарету. Я пришёл в назначенное время и удивлялся, что задержало старика. Молчание было странно беспокоящим. Призраки прошлого толпились в тихом патио, и ушедшие годы набирали силу в своей призрачной жизни. В людях тех дней были страсть и неистовство духа, которые ушли из мира навсегда. Мы более неспособны ни на их безрассудные поступки, ни на их театральные подвиги.

Я что-то услышал, и моё сердце забилось быстрее. Теперь я был возбуждён, и когда, наконец, увидел его, медленно спускающегося по ступенькам, я затаил дыхание. Он держал в руке мою карточку. Он был высоким стариком, необычайно худым, с кожей цвета старой слоновой кости; его густые волосы были белыми, но кустистые брови оставались тёмными; эти брови заставляли его большие глаза светиться ещё более мрачным огнём. Было удивительно, что в его возрасте эти тёмные глаза всё ещё сохраняли свой блеск. Нос у него был орлиный, губы плотно сжаты. Его неулыбчивые глаза сосредоточились на мне по мере того, как он приближался, и видно было, что он холодно оценивает меня. Он был одет в чёрное, и в руке держал широкополую шляпу. В нём чувствовались уверенность и достоинство. Он был таким, каким я и желал его видеть, и как только я увидел его, я понял, как он овладевал мыслями других и завоевывал их сердца. Он был поэт до мозга костей.

Он достиг патио и направился ко мне. У него воистину были глаза орла. Момент показался мне тревожным, ибо вот он стоял, наследник великих испанских поэтов, великолепного Херреры, ностальгического и трогательного Фра Луиса, мистика Хуана де ла Круза, а также невразумительного и тёмного Гонгора. Он был последним в этой длинной линии и он следовал им не зря. Внезапно в моём сердце зазвучала прелестная и нежная песня, которая была написана на самое известное стихотворение дона Калисто.

Я был сконфужен. К счастью, я приготовил заранее фразу, которой я намеревался приветствовать его.

- Это удивительная честь, Маэстро, для такого иностранца, как я, познакомиться со столь великим поэтом.

Искра изумления проскочила в его пронзающих глазах и улыбка на минуту скруглила линию его жёстких губ.

- Сеньор, я не поэт, я торговец щетиной. Вы ошиблись, дон Калисто живёт в следующем доме.

Я зашёл не в тот дом.

Моя жена очень непунктуальная женщина, так что когда, пригласив её на обед к Клариджу, я пришёл туда на десять минут позже и не обнаружил её, я не удивился. Я заказал коктейль. Сезон был в разгаре, и в холе было едва ли два-три свободных столика. Некоторые пили кофе после раннего обеда, другие, как и я сам, поигрывали с сухим мартини; женщины в своих летних платьях выглядели весёлыми и очаровательными, а мужчины – беззаботными, но ни одно из этих лиц не показалось мне достаточно интересным, чтобы занять четверть часа, которую я намеревался ждать. Они были изящными и приятными на вид, хорошо одетыми и вели себя непринуждённо, но все они были сделаны по одному шаблону, и я следил за ними скорее с терпением, а не с любопытством. Но было уже два часа, и я почувствовал голод.