Алеко Константинов - Избранное

Вот каков был экзальтированный студент, посочувствовавший жалобам бай Ганю на отсутствие гостеприимства у иностранцев.

— Да, киснем здесь в кофейне. Никто не зовет в гости, — повторил он в угоду бай Ганю.

— А ты где хочешь, чтоб тебя киснуть оставили? — спросил, презрительно улыбаясь, желчного вида студент, вероятно, давно таивший ненависть к эгоисту товарищу. — На руках должны тебя носить, что ли? С какой стати? Уж не за то ли, что ты не успеешь в дом войти, как сейчас пристанешь к первой встречной служанке в коридоре? Или за то, что в их обществе ты либо молчишь как пень, либо раскрываешь рот только для того, чтобы брехать глупости и пошлости? Или за то, что в лицо превозносишь их до небес, а за спиной ругаешь? Или за то, что пускаешь им пыль в глаза, выдавая себя за сына миллионера-фабриканта либо судовладельца, тогда как у отца твоего — два станка для выделки позументов либо две дырявые лодки, — а все для того, чтобы втереть очки хозяевам и вскружить голову их дочери? За что им принимать тебя с распростертыми объятиями? Кто ты такой? Что ты для них представляешь? Кому тычешь в физиономию гостеприимство болгарское? И в чем оно, это хваленое гостеприимство? Неужели в том, что болгарин постелет тебе грязные простыни и накроет тебя подозрительным одеялом?.. Оставьте вы, ради бога, свое дурацкое самохвальство! Пора бы уж нам открыть глаза…

— Что это ты расходился, а? — заметил один из присутствующих. — Нашел время ругаться, когда у нас гость!

— Пускай поговорит. Денег ведь не просит, — промолвил бай Ганю успокоительно, прибегнув к своему любимому аргументу: дескать, говори что хочешь, делай что хочешь, только не проси денег, не лезь ко мне в карман, не затрагивай моих интересов. Ври что угодно, только денег не проси!

Но после этой неожиданной стычки дружеский разговор уже не клеился. Все притихли и стали понемногу расходиться. Из болгар остались только бай Ганю да экзальтированный студент, который боялся упустить возможность извлечь какую-нибудь выгоду из своей случайной встречи с болгарским торговцем маслом… Рыбак рыбака видит издалека.

Часа не прошло, как студент сумел расписать товарищей в глазах бай Ганю такими красками, что тот воскликнул от всего сердца:

— Ай да сукины дети!

А еще через час бай Ганю был уже в комнате студента, который очень искусно использовал этот визит, представив гостя хозяевам квартиры как своего родственника, миллионера, владеющего «множеством фабрик розового масла». И по этому случаю сумел занять у хозяйки, которой давненько не платил за комнату, десять гульденов. А пока в одной комнате студент превозносил богатство бай Ганю, тот, находясь в соседней, снял свой кафтан и принялся с величайшим вниманием что-то в нем искать, ворча себе под нос:

— Опять развелись зверюги проклятые!

Понятие о чистоте у бай Ганю не было особенно развито. Без насекомого не проживешь — говорят у нас старики и, успокоенные этой аксиомой, не особенно усердно борются с паразитами. Да и зачем лишать себя такого вот удовольствия: солнце припекает, да какой в нем толк, ежели нельзя вылезти на галерою, растянуться на рогожке, чихнуть раза два-три от пыли, которой она пропитана, а подошла тут бабка твоя — так положить голову ей на колени, и запустит она костлявые свои пальцы с траурными ногтями тебе в волосы, да будто рис обдирает, давай — чук здесь, чук там… А зверушки-то испугаются, начнут по голове ползать — приятно этак, щекотно, а бабка-то запоет, а солнце-то балканское жарит! Идиллия…

Закончив энтомологические исследования, бай Ганю привел свой туалет в прежний порядок и вошел, не постучавшись, в соседнюю комнату. Но тотчас воскликнул:

— Пардон!

И было из-за чего: он застал студента в очень нежном тет-а-тете с дочерью хозяйки. Как и подобает двум молодым влюбленным сердцам, они находились в объятиях друг друга.

Девица, покраснев, убежала в другую комнату.

— Что ж ты так входишь? Сконфузил девушку! — сказал, игриво подмигнув, студент.

— Лакомый кусочек подцепил! — таинственно шепнул бай Ганю, сверкая глазами, как монастырский кот. — Смазливая, черт ее подери! Служанка, что ли?

— Какое служанка! Хозяйская дочь!

— Да ну! Тут не разберешь, которая служанка, которая барыня: все смазливые, все чисто одеты. Идет тебе навстречу какая-нибудь, умильно так улыбается. Думаешь — служанка, ну пристанешь к ней — и нарвался на неприятность. Идет другая, славненькая, скромненькая, — думаешь, хозяйка; вскочишь перед ней, попросишь ее сесть, она, как водится, покраснеет, ты с ней разговор политичный заведешь, а потом — глядь: она сапоги тебе чистит!