Эдвард Форстер - Путешествие в Индию

Азиз вел себя дружелюбно, но покровительственно. Он хотел, чтобы Филдинг, как он выразился, «уступил себя Востоку» и жил в любовной и восторженной зависимости от него. «Ты можешь довериться мне, Сирил». Филдинг не сомневался в честности Азиза, к тому же его мало что связывало с собственным народом, но его не прельщала перспектива стать неким подобием Мохаммеда Латифа. Когда они начинали спорить на эту тему, в их аргументах начинало проглядывать нечто расовое, не злобное, но неизбежное, как цвета их кожи — кофейный против розовато-серого. Азиз в конце концов восклицал: «Неужели ты не видишь, что я благодарен тебе и хочу тебе отплатить?», на что Филдинг неизменно отвечал: «Если хочешь меня отблагодарить, то прости долг мисс Квестед».

Бесчувственность Азиза в отношении Аделы была неприятна Филдингу. Со всех точек зрения было бы правильно проявить щедрость и великодушие. Однажды Филдинг воззвал к памяти миссис Мур. Азиз ценил ее невероятно высоко. Ее смерть стала настоящим горем для его горячего сердца. Он плакал, как ребенок, и велел своим детям оплакивать ее смерть. Не было никаких сомнений в том, что он по-настоящему уважал и любил ее. Однако первая попытка Филдинга оказалась неудачной. Ответ был прямым и недвусмысленным: «Я хорошо понимаю твою хитрость, но я хочу им отомстить. За что я должен был терпеть оскорбления и страдать, почему прочитали мои частные письма и выставили на всеобщее обозрение фотографию моей жены? К тому же мне нужны деньги — я должен дать образование моим мальчикам, и я говорил ей об этом». Тем не менее Азиз понемногу давал слабину, и Филдинг, не стесняясь, прибегал к черной магии. Каждый раз, когда возникал вопрос о компенсации, он как бы невзначай упоминал имя умершей. Так же как другие пропагандисты воздвигали могилы Эмисс Эсмур, так и Филдинг воздвигал ее сомнительный образ в душе Азиза, не говоря при этом ничего, что он считал бы вопиющей ложью, но и высказывая вещи, возможно, далекие от правды. Настал момент, когда Азиз вдруг сдался. Он почувствовал, что, наверное, миссис Мур захотела бы, чтобы он пощадил женщину, которая едва не стала женой ее сына. Это была единственная почесть, которую он мог отдать миссис Мур, и он со всей восточной пышностью и велеречивостью отказался от всей компенсации, претендуя только на судебные издержки. Это было благородно с его стороны, и, как он сам предвидел, не принесло ему признательности англичан. Они продолжали упрямо верить в его виновность, они верили в нее до самой своей отставки, а потом отставные англоиндийцы где-нибудь в Танбридже или Челтнеме, ворча, говорили друг другу: «То марабарское дело развалилось, потому что у бедной девочки не хватило духу сказать правду — плохой был случай».

Когда все дело, таким образом, получило юридическое разрешение, Ронни, который ожидал перевода в другой округ провинции, явился к Филдингу и, как всегда сдержанно, сообщил:

— Хочу поблагодарить вас за помощь, оказанную вами мисс Квестед. Она не станет и дальше злоупотреблять вашим гостеприимством, так как решила вернуться в Англию. Я только что распорядился насчет организации ее отъезда. Естественно, она хочет вас видеть.

— Я немедленно приеду.

Приехав в колледж, Филдинг нашел мисс Квестед несколько расстроенной. Он узнал, что помолвка была расторгнута по инициативе Ронни.

— Он поступил разумно, — с чувством сказала она. — Мне следовало сделать это самой, но я поплыла по течению, пассивно ожидая, что будет дальше. Я бы и дальше портила ему жизнь своей инертностью как человек, которому нечего делать, который ничему не принадлежит и становится обузой для всех, сам того не подозревая. — Чтобы не ставить его в неловкое положение, она добавила: — Я говорю только об Индии. В Англии я не окажусь на обочине. Я найду там свое место, нет, нет, не думайте, что я начну сеять вред и там. Нет, оказавшись в Англии, я начну работать. У меня достаточно денег, чтобы начать новую жизнь, у меня много друзей, близких мне по духу. Со мной все будет в порядке. — Она задумалась, потом тяжело вздохнула. — Но я всегда буду помнить о неприятностях, доставленных мною стольким людям здесь, в Индии… Эта моя озабоченность свадьбой — состоится она, не состоится? Мы расстались с Ронни, и ни один из нас об этом не сожалеет. Нам не надо было вообще думать о браке. Вы не удивились, когда было объявлено о нашей помолвке?

— Нет, не особенно. В моем возрасте люди удивляются редко, — ответил он, улыбнувшись. — Брак абсурден в любом случае. Он начинается и продолжается по очень шатким и неопределенным причинам. С одной стороны, его поддерживает социальный порядок, с другой — теологический, но ни то ни другое браком не является, не так ли? У меня есть друзья, которые и сами не помнят, зачем они женились, то же самое можно сказать и об их женах. Подозреваю, что брак — дело случая, хотя потом в его обоснование выдвигают массу благородных причин. Я большой циник в отношении к браку.