Эдвард Форстер - Путешествие в Индию

— Это могло показаться чудом стороннему наблюдателю, — сказала Адела, обращаясь к Хамидулле. — Фактом остается то, что я осознала свою ошибку, когда еще не было слишком поздно, и у меня хватило присутствия духа сказать об этом. В этом и заключается необычность моего поведения.

— Только в этом, пожалуй, и заключается, — ответил Хамидулла, дрожа от ярости, но сдерживаясь, опасаясь, что она расставляет свою очередную ловушку. — Как частное лицо в этом неофициальном разговоре, я могу сказать, что меня восхитило ваше поведение, и я был просто в восторге, когда добросердечные студенты увешали вас гирляндами. Но, как и мистер Филдинг, я удивлен, хотя удивление — это не самое подходящее слово. Я вижу, как вы втаптываете в грязь моего лучшего друга, подрываете его здоровье, рушите его карьеру, сами этого не понимая, из-за вашего полного невежества в отношении нашего общества и религии, а потом вдруг встаете и говорите: «О нет, мистер Макбрайд, я не вполне уверена, что это был он, так что можете его отпустить». Сошел ли я с ума? Я все время спрашиваю себя об этом. Это сон, и если да, то когда он начался? Несомненно, это сон, и он еще не закончился, ибо, как я понимаю, теперь настала очередь несчастного проводника, который водил вас по пещерам.

— Вовсе нет, мы просто обсуждали разные возможности, — вставил свое слово Филдинг.

— Интересное развлечение, но не слишком ли оно затянулось? На этом большом полуострове живут сто семьдесят миллионов индийцев, и, конечно, кто-то из них заходил в эту пещеру. Конечно же, виноват какой-то индиец, в этом не может быть никаких сомнений. Эти возможности, мой дорогой Филдинг, отнимут у вас много времени, — с этими словами он положил руку на его плечо и слегка покачал его из стороны в сторону, — и поэтому я предлагаю, не откладывая дела в долгий ящик, отправиться к Навабу Бахадуру, или, точнее, к господину Зульфикару, как он отныне предпочитает себя называть.

— С удовольствием, но…

— Я решила, куда я пойду, — сказала мисс Квестед. — Я переночую на почте.

— Не у Тертонов? — округлив глаза в притворном удивлении, спросил Хамидула. — Мне казалось, что вы гостите у них.

Почтовая станция Чандрапура славилась своей паршивой гостиницей, где не было ни одного слуги. Филдинг, хотя и принял приглашение Хамидуллы, все же сохранил способность ясно мыслить и сказал:

— У меня есть неплохая идея, мисс Квестед. Вы останетесь здесь, в колледже. Меня не будет два дня, так что располагайтесь и чувствуйте себя как дома. И стройте любые планы.

— Я не согласен с вами, — возразил Хамидулла, не скрывая недовольства. — Это очень плохая идея. Сегодня ночью может быть еще одна демонстрация, и я полагаю, что демонстранты нападут на колледж. Отвечать за благополучие этой леди придется вам, мой дорогой друг.

— Они могут напасть и на почту.

— Да, но в этом случае вы не будете нести за это ответственность.

— Да, вы правы, я и так доставила мистеру Филдингу много хлопот.

— Вы слышите? Леди сама это признает. Я боюсь нападения не со стороны народа — вы бы видели, как смирно вели себя люди в госпитале. Мы должны опасаться нападения, организованного полицией с целью вашей дискредитации. У Макбрайда для этой цели достаточно подонков, а предлог у него уже есть.

— Нет, на почту она не поедет, — сказал Филдинг. Он всегда испытывал естественное сочувствие к слабым и страдающим — отчасти поэтому он и заступился за Азиза — и был полон решимости не бросать на произвол судьбы несчастную девушку. Мало того, он проникся к ней уважением. Хотя она и не оставила полностью своих привычек школьной учительницы, она перестала исследовать жизнь, которая теперь пробовала на прочность ее саму. Мисс Квестед стала настоящей личностью.

— Так куда она поедет? Мы никогда этого не решим!

Вся беда была в том, что мисс Квестед не задела чувств Хамидуллы. Если бы в суде она проявила эмоции, упала в обморок, била себя в грудь, призывала в свидетели бога, она бы пробудила в нем воображение и душевную щедрость — у него было в избытке и того и другого. Но, облегчив восточный ум, она охладила его, и в результате он не смог поверить в ее искренность. С его точки зрения, она и не была искренней. Ее поведение зиждилось на холодной справедливости и беспристрастной честности; отрекаясь от своих обвинений, она не испытывала страстной любви к тем, кого она обидела и оскорбила. Истина перестает быть истиной в этой щепетильной стране, если к ней не добавляется доброта, доброта и еще раз доброта, если к слову от бога не добавляется слово, каковое и есть бог. Жертва девушки — заслуживавшая уважения по западным меркам — была по праву отвергнута, потому что, хотя она исходила от сердца, она не заключала в себе сердце. Гирлянды студентов — это все, что она могла получить от Индии взамен.