Эдвард Форстер - Путешествие в Индию

— Нет, они его пытают, я сам слышал через занавеску, как он хвастался. Он говорил: «Я мучаю этого ниггера».

— Мой бог, мой бог, он что, на самом деле назвал его ниггером?

— Они посыпают его раны перцем вместо антисептиков.

— Господин Махмуд Али, это невозможно, к тому же моему внуку не повредит некоторая строгость.

— Нет, хирург сам сказал о перце. Они хотят уничтожить нас, истребить, одного за другим, но у них ничего не выйдет.

Это новое обвинение вызвало в толпе новый приступ ярости. До сих пор она была бесцельной, ей не хватало объекта недовольства. Когда же толпа выползла на майдан и увидела желтоватые арки госпиталя Минто, она с криками направилась к его стенам. Время близилось к полудню. Небо и земля источали невыносимый, нездоровый зной во всем его уродстве, над толпой снова витал злой дух. Наваб Бахадур один сопротивлялся, повторяя, что все это слухи, ложь, — он только на прошлой неделе навещал внука в палате, но злая сила — вместе с другими — несла его к раю пропасти. Спасти Нуреддина, наказать майора Каллендара, а потом двинуться на английский поселок и сокрушить это осиное гнездо!

Однако катастрофы удалось избежать, и предотвратил ее доктор Панна Лал.

Доктор вызвался дать в суде показания, во-первых, для того, чтобы польстить англичанам, а во-вторых, из-за личной неприязни к Азизу. Когда дело завершилось его оправданием, доктор Лал оказался в весьма щекотливом положении. Беду он почувствовал раньше других, до того как судья Дас огласил свое решение, и, незаметно выскользнув из здания суда, сел в свою двуколку и бежал от неизбежного гнева толпы. В госпитале он будет в безопасности, майор Каллендар защитит его. Но майор в госпитале не появился, и дела пошли хуже некуда. Толпа напирала на госпиталь, и она жаждала его крови. На персонал надежды не было, он был настроен мятежно и был готов присоединиться к разъяренной толпе — к полному удовольствию пациентов. Крикнув в отчаянии: «Смерти не минуешь», он заковылял по коридору навстречу толпе, прижимая одну руку к груди, а в другой держа раскрытый светло-желтый зонт.

— О, простите меня, — запричитал он, приблизившись к ландо. — О, доктор Азиз, простите мне мою ложь.

Азиз молчал, а остальные, вскинув подбородки, презрительно смотрели сверху вниз на Лала.

— Я боялся, я был растерян, — умолял он. — Я был в заблуждении, я не понимал вас, доктор Азиз. Простите несчастного старого врача, назначившего вам молоко, когда вы были больны! О Наваб Бахадур, взываю к вашей милости. Вам нужна моя нищая аптека? Заберите все до последнего проклятого флакона, — прикрывая суетой неусыпную бдительность, он заметил, что они улыбаются его плохому английскому, и решил разыграть перед ними шута. Он бросил раскрытый зонт на пол и наступил на него. Ручка зонта, как ручка грабель, ударила его по носу. Он понимал, что делает, и они тоже это понимали. Не было ничего трагического или возвышенного в падении этого человека. Будучи человеком низкого происхождения, доктор Панна Лал не обладал ничем, что можно было потерять с бесчестьем, и он мудро решил дать другим индийцам почувствовать себя царями — это улучшило им настроение. Поняв, что они хотят видеть Нуреддина, он бодро, как горный козел, вскочил на ноги, как хлопотливая наседка, он был готов ублажить любую их прихоть. Госпиталь был спасен, и до конца своих дней доктор Панна Лал не мог понять, почему на следующее утро его не повысили.

— Расторопность, сэр, расторопность, вот мое преимущество, — говорил он майору Каллендару, когда речь заходила о повышении.

Когда к толпе вышел Нуреддин с забинтованным лицом, толпа испустила рев облегчения. Бастилия пала. Это был критический момент, и здесь Наваб Бахадур сумел взять ситуацию под контроль. Обняв при всех молодого человека, он завел речь о справедливости, мужестве, свободе и мудрости, и говорил так хорошо и убедительно, что остудил самые горячие головы. Кроме того, он объявил, что слагает с себя дарованный ему британцами титул и отныне будет жить как простое частное лицо, как мистер Зульфикар, и поэтому очень скоро отбудет в свое деревенское имение. Ландо отправилось дальше, кризис миновал. Марабарские пещеры поставили британскую администрацию на грань катастрофы; многие человеческие жизни были исковерканы, многие поплатились карьерой, но страна устояла, и волнения даже не перекинулись на округ.

— Сегодня вечером мы будем праздновать победу, — сказал старик. — Господин Хамидулла, я поручаю вам пригласить наших друзей Филдинга и Амритрао, насчет последнего выясните, не нужна ли ему особая еда. Остальные пусть остаются со мной. Конечно, до вечера, пока не спадет жара, в Дилькушу мы не поедем. Я не знаю, чем собираются заняться другие джентльмены, но я посплю. К тому же у меня немного болит голова, и я попрошу сейчас у доброго Панны Лала порошок аспирина.