Мартин Кукучин - Дом под горой

Мать совершенно права: семья останется без отца, без защитника. А таким защитником, который заменил бы отца, должен был стать он, Нико…

В комнате больного Нико застал Дорицу и Мате Претура, своего будущего тестя. Дорица сидит у изголовья постели, меняет компрессы. К отцу она всегда обращается с улыбкой, а на вошедшего Нико взглянула с упреком. Сердится на него, зачем сразу не предупредил об истинном состоянии отца.

Нико потупился. Сделал вид, что не заметил этого робкого укора. Легким тоном обратился к больному:

— Ну, теперь, когда Дорица с вами, вам будет легче!

— Еще бы! Совсем другое дело. А я, право, нуждаюсь в этом. Проклятый процесс…

— Еще один процесс? С кем же, скажите?

— С кузнецом из Подола. Адвокаты все склюют, знаешь, что за народ…

Дорица посмотрела на Нико, как бы спрашивая объяснения. Слова отца вполне разумны и все же как-то не подходят к случаю. Но Нико смотрит спокойно, не показывая своей тревоги. Тогда успокоилась и Дорица.

— Кто это там? — поднял голову больной, обращая блуждающий взор на Мате. — Почему не зажжете свечу?

Свеча горит, но ее поставили на пол, чтоб свет не раздражал больного. Мате сидит в тени, его плохо видно.

— Это Берац из-под Грабовика, — ответил Нико и прикусил язык: назвал будущего тестя как совершенно чужого человека!

— А, Мате! Это хорошо… здравствуй!

— Зашел навестить вас, господин, — подходя ближе, сказал Мате.

Теперь свет свечи озарил его загорелое лицо. Мате осторожно ступает на цыпочках. Он успел сбросить одежду, заляпанную виноградным соком, и надел чистое. И тщательно побрился, лицо его блестит в свете свечи. Большая жертва со стороны тежака в такую страду — переодеваться и бриться в рабочий день. Уважительная деликатность Мате действует успокоительно на Нико: его вина как бы уменьшилась…

— Огорчился я, узнав, что вы заболели.

— Спасибо, Мате, спасибо. Каждому свой черед, одному раньше, другому позже. Вон капитан Лука наш сверстник, а опередил нас. Теперь моя очередь, а ты, слава богу, свеж и здоров. Дай тебе бог счастья и успеха…

— Э, не тужите, господин, мы с вами еще попьем молодого вина!

— Я готов, Мате, пускай вершится воля божья. С посохом в руке, препоясаны — гости мы преходящие, такова наша жизнь…

— Хорошо и об этих вещах думать, господин, — твердо, убежденно ответил Мате, — да только когда ты здоров и полон сил. Много сделаешь, коли держать такие случаи перед глазами, чего не сделал бы, забывая о них. Но если тебя скрутил недуг, держись за жизнь, крепко держись, пока душа в теле! Мы и на этом свете дело себе найдем, и обязанности есть у нас.

— Ах, Мате, обязанности, обязанности…

Илия устремил взгляд в потолок. Всматривается во что-то, рассеянное по бескрайним полям старых воспоминаний. Какой-то чудный свет зажегся перед его внутренним взором, и смотрит Илия, ищет, не найдет ли в прошлом чего-нибудь такого, на чем с радостью остановился бы его взгляд. Роется в глубоком сундуке прошлого, в который складывал он и запирал все, что, как ему казалось, могло иметь цену. Так молодуха перебирает сундук, где хранится ее добро. Ей-то представляется, будто он наполнен драгоценностями, парчой да бархатом, но нет, в новом свете находит она только какие-то пестрые тряпки да ленточки, побрякушки да дешевые украшения… Где ж богатство Илии, где та гривна, что принял он от господа?

И набежал мучительный, жестокий вопрос: «Во имя чего я жил? Для чего? Что совершил? — В смятении ищет Илия ответ, ищет себе оправдание… — Занимал я место на земле, которое, не будь меня, оставалось бы незаполненным. Но не знаю, такая ли уж была бы беда, если б оставалось оно пустым?..»

— Обязанности, говоришь, Мате? Только — кто же их исполняет? Я, сознаюсь, многое нахожу упущенным… Что я успел? Скуден мой урожай, бедна жатва… Теперь-то я знал бы, что надо делать, если б только можно было вернуться… Но как вернешь то, что кануло в вечность? Долг, неисполненный долг, какая глубокая рана, Мате, как жжет она… Не тем путем мы шли, заблуждались, в тупик попали и, как вывернуться, не знаем. Во всем непорядок, разброд, распад… Наследство растрачено, остались крохи, да и те не сегодня-завтра сквозь пальцы утекут. Ой, с развернутыми парусами вышли мы в открытое море, с гордыней в сердце, с самоуверенностью во взоре, а возвращаемся обессиленные, потрепанные, на разбитом корабле…

— Дядя Илия, вы слишком много говорите, — перебил его Нико. — Вам вредно волноваться…

— Дать отчет в том, как правил ты делами своими, — повеление свыше. А я, Нико, был нерадивым управляющим. Вижу. Ясно вижу, негодным, дурным управляющим я был. Наследство надежное, земля не изменит, не может погибнуть, бог поставил над нею сословие помещиков и держит над ними охранную руку, так я думал, в это верил твердо. А сам меж тем ленился, убивал время на всякую тщету… И остается мне сегодня только указать на ошибки, на забытый долг, но поправить дело, возместить упущенное, собрать, укрепить все, на это уже нет времени. Сосчитаны часы и минуты; надо сдавать отчет, хоть он и не приведен в порядок… А ты, милая, маленькая моя, приехала, поспешила…