Мартин Кукучин - Дом под горой

— Да он даже не опрыскивал, этот человек, — смотри! А я-то ему купоросу выдала! С весны, бездельник, и на участок не заглядывал! Сорняки все заглушили… А еще говорят — все мы перед богом равны! Заслуживает негодный Гугор, чтоб я его выгнала. Пусть не уродует виноградник!

— И следовало бы, — поддакивает Юре. — Только опять же — десять человек детишек… — осмеливается он на робкое возражение.

— Бедные дети! — вздыхает Анзуля, и гнев, от которого покраснело ее лицо, разом опал. — С кого им пример брать! Что из них выйдет, коли отец такой!

Юре только кивает, не в силах понять: что это с ней сегодня? В словах ее, в выражении лица вместо гнева какая-то печаль… Даже что-то вроде сострадания к грешным, слабым людям.

— Нет, далеки мы еще, далеки от цели, — рассуждает госпожа, снова сев в седло и двинувшись дальше. — Тежака еще надо учить, как копать, как поливать… Вести его к добру, порой силой заставлять. Сколько мертвой земли лежит или небрежно обработанной! Тежак в Америку ладит за крупицами золота — а тут, в земле нашей, целые самородки бросает!

«Нет, что только с ней приключилось? — ломает голову Юре. — Не кричит, не ругается, грустная какая-то… Что же это, господи! А ведь как сыр в масле катается, могла бы и веселой быть. Коли уж богачам невесело, что ж говорить тебе, жалкому червячку? Ох, право, нелегко жить на этом свете — никогошеньки нет, чтоб всем доволен был…»

С горы хозяйка оглядывается на Буничное ущелье, любуется огромным виноградником — общий вид его великолепен. Рассеялось даже неприятное впечатление от нерадивости Гугора. Помещица мысленно прикидывает, сколько гектолитров вина даст эта земля; сколько денег разбежится по людям; сколько голодных будет накормлено, нагих — одето… И все это — ее добро, ее труды, ее заслуга! Гордо вздымается грудь ее, и думает Анзуля с благодарным чувством: «А все-таки хорошо быть помещиком! Богатство и счастье изливается на людей через твои руки. Бог избрал тебя, чтобы твоей рукой рассыпать щедрые дары своим детям…»

И снова набегают слезы — от мысли, что скоро откажется она от этой возвышенной задачи, откажется сама, добровольно… «Ничего, — утешает она себя, — после тебя другие придут, за ними — их потомки. Земля никогда сирой не останется!»

— Сколько же лет служишь ты у нас, Юре? — вдруг спрашивает она.

— Два года холостым еще, госпожа, да как женился — на всех святых шестнадцать годков стукнет.

— Ах, Юре, как они бегут, года-то… — вздыхает Анзуля.

— Да… молодой я тогда был. И отец еще был жив, бедняга. В последний раз я с ним виделся, как на рекрутскую комиссию ходил. А умер отец — с тех пор ни разу в Загоре не бывал. И бог весть, побываю ли еще!

— А хочется? — с интересом спрашивает хозяйка.

— Эх, госпожа, не раз на ум всходило… Да что — нет у меня там ничего, а Урса моя не поедет. Дескать, что ей там делать, среди влахов-то… Кабы хоть дети были: а так, верьте, невеселая старость. Пень трухлявый без побегов.

И Юре вздохнул из глубины души — коснулся раны, которая уже никогда не заживет. Кажется ему, лишний он на свете, живет без цели, без пользы, коли детей нет.

— Часто, Юре, не знаешь, что хуже: с детьми или без них, — проговорила хозяйка и тоже глубоко вздохнула.

Конечно, была бы и она теперь одинокой, если б не сын, зато и печали бы не было, забот, самоотречения… Жила бы для себя, а может, для людей и бога, и была бы довольна. Сколько старых девушек живет богоугодно, ходят в церковь, сидят у ног Спасителя и чувствуют себя счастливыми…

— Теперь уж и не знаю, что с нами будет, — поверяет Юре свою печаль хозяйке. — Кабы согласилась Урса в Загору перебраться, могли бы мы там корчму держать. Деньжата бы нашлись… А она — дескать, с чего это ей влахов обслуживать на старости лет… Вот тут и делай что хочешь!

— Не бойся, ты и тут не пропадешь, — утешает его госпожа. — А там-то еще кто знает, как бы ты устроился…

Погрузившись ненадолго в какую-то грустную думу, она снова обращается к работнику:

— Ну, а теперь, когда ты столько лет у нас живешь, лучше всего можешь сказать: каковы наши дола? Взрастаем мы или упадаем?

Юре широко открыл удивленные глаза.

— Да, да, — не удержавшись от улыбки, подбодрила Анзуля работника. — Как мы хозяйничаем — в убыток или в прибыль?

— Ох, да что вы такое говорите, госпожа! Какой же убыток? Земли не продавали, усадьбу не закладывали, долгов не делали… А вы — убыток! Во имя отца, и сына, и святого духа, аминь! — Юре даже перекрестился от удивления.