— Сумку приготовила? — спрашивает шьора Анзуля, не обращая внимание на удивление служанки.
Мандина кинулась в кухню, вынесла пеструю сумку, расшитую шерстяной ниткой. В сумке две буханки хлеба, брынза и плоский стакан. В небольшой бурдюк она нацедила белого вина и приторочила вместе с сумкой к седлу. «Нет, что-то с ней неладно, — ломает голову старая. — Тут белье замачивать, а она бог весть когда вернется…»
Шьора Анзуля села на мула и двинулась со двора.
— Как же с обедом-то, госпожа? — кричит ей вслед Мандина.
— К полудню не вернусь, обедайте без меня, — коротко ответила та.
«Стало быть, и к обеду не будет…» И Мандина, качая головой, задумчиво бредет в кухню.
Едва вышли за ворота, Юре, вроде забыл что-то, побежал обратно, и прямиком — в кухню.
— Обо мне-то помнила? — спрашивает он Мандину.
— Достанется и на твою долю, не бойся. Почти два литра нацедила.
— То-то же! Жара у нас всю кровь, весь жирок высосет… Да присмотри, как бы дрова не растаскали, — с угрозой прибавляет он. — Слышь, что говорю? Сухие береги! Под котлом и сырые сгорят.
— Как же! Стану я в дыму коптиться!
— Ох, придется мне, видно, «бранную похлебку» хлебать! Что-то будет…
Мандина только плечом двинула: это уж ее не касается.
С площади во все стороны разбегаются дороги. Юре остановился, ждет — какую выберет госпожа? Виноградники Дубчичей вокруг всего города рассеяны, но спросить Юре не решается.
«Ни-ни, не стану спрашивать! Надулась, как бурдюк, на трех возах не увезти… С такой не заговоришь! Лучше помолчу, пока не выдует у нее из головы, что там у нее есть… Ох, и что за жизнь моя такая, Иисусе Христе! Гроша ломаного не стоит…»
Госпожа попросту указала ему направление зонтиком. Юре взял Галешу под уздцы и повел по улице, ведущей в гору, меланхолически рассуждая про себя:
«Так я и знал — идем к чертовой бабушке шею ломать… Уж коли заподозрил ты какую пакость, так будь уверен — пакость и будет. Харча-то много, да всухомятку, а бедняга слуга молчи! Хуже всякого Галеши он… И сухие поленья мне бабы попалят, это уж точно; будто и сырые не сгорят, когда жару много! Куда! Свое-то беречь не умеют, а уж хозяйское и подавно! А ты, Юре, хлебай «бранную похлебку» да жуй всухомятку…»
На улице — ни души: весь народ в виноградниках. Только оборванные детишки болтаются перед домами. Изредка мелькнет фигура женщины, как правило нечесаной, сто заплат на платье.
«Тьфу! — Юре с отвращением отплевывается: он вырос в одной из деревень Загоры, где женщины носят чистые, красивые национальные костюмы. — Вот шлендры неумытые, черти б их взяли! Пока в девках — рядится без ладу и складу, а поймает несчастного мужика на крючок — и не умоется, не причешется…»
Выбравшись из города, госпожа объявила программу похода:
— Поведешь на Рашелячу, оттуда в Буничное ущелье, потом под Белый Камень и через Градины спустимся к Застражишче.
— Слушаюсь, — покорно отвечает Юре, а сам ужасается: «Ох, Иисусе Христе! Это ж сколько на мою долю «бранной похлебки» придется!»
Во всех названных местах расположены виноградники Дубчичей, как правило в аренде у крестьян; лишь немногие из них хозяйка оставляет «под собою». Не удивительно, что во время редких наездов всегда находится, в чем упрекнуть арендаторов, особенно когда у хозяина такой глазок, как у нашей шьоры Анзули. И Юре отлично помнит, что из таких поездок хозяйка возвращается с разгоряченным лицом и сверкающими глазами, после чего велит вызвать к себе на расправу тежаков — если только не застает их на месте.
В такие дни все стараются уклониться от встречи с нею; случается, весь гнев ее падает на того, кто первый подвернется. Потому и ужасается Юре: он-то под рукой, на него все обрушится, хоть и не виноват он ни в чем. Нужно ли удивляться, что бедняга далеко не в восторге, что готов он поменяться ролью хотя бы с беззаботным Галешей, который равнодушно переставляет ноги, пофыркивая себе в усы.
Но вот и Рашеляча; Анзуля слезла с мула, Юре голыми руками разбрасывает ветки терновника, закрывающие, вместо калитки, «лаз», то есть проход в каменной ограде; Юре готов не то что на колючие ветки — на штыки броситься, только б не сыскала хозяйка причины придраться к нему.
Шьора Анзуля вошла. Виноградник большой, здесь растет преимущественно белый сорт, прославленная «златарица», гордость и краса погребов Дубчичей. Листья на вид здоровые, завязи тоже, земля хорошо обработана.
— Славный урожай будет нынче, — робко подал голос Юре, тяготясь молчанием.
Читать дальше