Мартин Кукучин - Дом под горой

Никогда еще Нико не слышал из уст матери таких суровых речей. Удивленно смотрит он на нее — и тень легла ему на лоб.

— Мама, ты не так поняла. Мои намерения серьезны и честны. Если ты не будешь возражать, я женюсь на ней.

В тоне его нет обычной уверенности и самонадеянности. И взгляд его робко ищет хоть тень волнения на красивом, таком спокойном лице матери. Нет — не улавливает Нико в этом лице ничего необычайного: мать невозмутима, как всегда, взор ее устремлен куда-то в темноту. Равнодушным тоном она сказала:

— Значит, Катица. Она, кажется, служанка…

— Она возьмет расчет, — пробормотал Нико.

Взор матери исполнился бесконечной нежности и любви. Нико показалось — слезы заиграли у нее в глазах. Он покраснел, потупился под этим взглядом, потрясшим его до глубины души. Явственно прочел он в этом взоре свой приговор — но ждал, что ответят ее уста.

— Итак, я должна позволить — или запретить. — Улыбка промелькнула у нее по лицу, да такая, что у Нико сжалось сердце. — Всерьез ли ты спрашиваешь? Ты, конечно, понимаешь, в каком я щекотливом положении: запретить — не в моей власти, а одобрить я, скорее всего, не смогу. Скажи сам: разве мое несогласие отвратит тебя от твоего намерения?

Такой пронзительной силы был взгляд ее прекрасных очей, что Нико почувствовал себя беззащитным.

— Ты недовольна! — с болью вскричал он.

— Да уж, я не в восторге. Скажу еще — не очень-то ты переутомился в поисках…

— Что ты имеешь в виду, мама? — Голос его зазвучал резче.

— Выбрал первую, что навстречу попалась.

— По-твоему, она нас опозорит? — Молния блеснула в глазах Нико.

— Этого я не сказала. Она порядочная девушка, дочь порядочных родителей.

— Мне этого достаточно. — Нико перевел дух.

— Что ж, требования твои невелики, — все так же спокойно возразила мать. — Это качество ты мог бы найти у десятерых, у пятидесяти других. Одного этого качества, или, скажем, добродетели, мне было бы мало. Люди ставят столько других требований… Пожалуйста, не морщи лоб, давай рассуждать хладнокровно. Я не стану перечислять, что еще требуется…

— Происхождение, состояние, положение в обществе, блеск, элегантность, — с горечью подхватил Нико. — Знаем мы эти требования!

— Я и говорю: напрасно нам толковать об этом деле. Ты сам решил, и в советах не нуждаешься. Ты ведь все так ясно видишь.

Она не могла больше сдерживаться, невольным движением выдала свою взволнованность, румянец выступил под тонкой белой кожей ее лица. В эту минуту она была очень красива.

— Мама, ты сердишься! — Нико вдруг подумал, что принял неверный тон: нельзя так разговаривать с матерью, да еще о таком важном деле. — Я знал, что тебе не по душе будет мое сообщение. Но сердить тебя я не хотел. Мне это тяжело — особенно теперь, когда решается моя судьба!

— Ах, сынок! Пойми же и нас, стариков. Скажешь — предрассудки. Ну что ж — но мы с ними родились, с ними выросли и состарились с ними же: трудно нам восставать против них. Ими управляли миром, ими мир руководился, и до сих пор они оказывались полезными… Но ты решил иначе: презреть, отвергнуть старые правила. Хорошо — я покоряюсь, но за последствия отвечать не стану…

Нико кивнул; в голове его теснится целый рой мыслей.

— Итак, ты решил? Твердо? Непоколебимо? — спрашивает мать голосом мягким, полным нежности, слезинки дрожат на ее ресницах, и сквозь эти слезинки смотрит она на сына с мольбой, словно ждет милости от него. — И переменить нельзя? — А в голосе трепещут последние отголоски надежды.

Сын подавлен. Крупные капли пота выступили у него на лбу. Руки стиснул и сам весь съежился. Душевные силы его надломились, слабеют… Но вот сквозь темный хаос сверкнули ему бархатные очи, и образ всплыл — образ девушки с чарующей улыбкой…

— Мама, я люблю ее! Я не могу… — глухо проговорил он, вперяя в мать отчаянный взор.

Она только кивнула, сжала губы. Закипавшие слезы выкатились из глаз, поползли по щекам, капнули на стол. Долго, долго собиралась она с силами.

— Когда же ты думаешь жениться? — совсем спокойно, по видимости даже холодно, спросила она.

— Через год. Раньше невозможно.

— Первое разумное слово за весь вечер, — сказала шьора Анзуля уже обычным своим, чуть насмешливым тоном. — Да, разумное! — подчеркнуто повторила она. — Спешка здесь ни к чему. Выспись, отрезвись немного от упоения — надо все обдумать, сопоставить. Старайся действовать разумно, не по слепой страсти, потому что, — она нагнулась к нему, заглянула прямо в глаза своим проницательным оком, — тут ведь не просто легкое приключение, сынок; ставка тут — счастие всей жизни. Вот о чем не забывай!