Мартин Кукучин - Дом под горой

Мате хотел пройти незамеченным мимо главного стола, но его все же углядели.

— А, Мате, куда спешишь? — окликнул его бургомистр. — Иди сюда, выпей!

Немалое отличие, когда глава города протягивает тежаку свою кружку! Но Мате привык к такому почету. Он пользуется всеобщим уважением как добрый землероб, в руках которого земля разом подскакивает в цене, ибо он умеет обрабатывать ее, как никто. Помещики заискивают перед ним, чтоб согласился он взять их поля под свою мотыгу. Мате ставят в пример прочим тежакам, а те только плечами пожимают: «Мате-то легко!» Однако никто никогда не объясняет, почему это ему «легко».

— Спасибо за приглашение, — отнекивается Мате, ибо совсем другим полна его голова, хотя бы и приглашал его сам глава города; сейчас ему ни с кем не хочется разговаривать, а уж тем менее с господами, когда приходится взвешивать каждое слово. — Домой иду, видите…

— Домой?! Чепуха! — вскричал бургомистр; он сегодня в прекрасном настроении и желает приобрести популярность. — Подсаживайся, человече, выпей! Фьера раз в год бывает…

— Так эти две — его дочки! — Инспектор живо повернулся на стуле. — Из-за одной я едва не поссорился с шьорой Андрианой. И не жалею, ей-богу! С ней никакая не сравнится.

— Эх, господин хороший! — вздохнул Мате, довольно сильно расстроенный, несмотря на лестные слова инспектора. — Что делать! Многое приходится терпеть на этом свете…

— Да разве несчастье — иметь таких дочерей? — Инспектор даже обиделся.

— А кто его знает, сударь: счастье или несчастье? Все в руках божьих.

— Слышите? Говорит, что тебе поп! Лучше выпей, братец, как выпьешь — и заботы прочь. Такого ты еще не пивал, ручаюсь!

Мате отхлебнул, и лицо его перекосилось.

— Ну? — ожидающе смотрит на него инспектор. — Что скажешь? Нравится?

— Гм… Нет напитка лучше того, что бог дает. Человеческие руки лучше не сделают.

— Ну вот опять! Рассуждаешь, прямо как Соломон! — посмеивается инспектор. — А знаешь ли ты, сокол, что нигде человек не изобрел столько хитростей, как при выделке вина? Даже в воде его крестят — правда, без попа… — Подперев щеку ладонью, инспектор проницательно глянул Мате в глаза. — Эх, брат, я-то знаю, ты тоже вино разбавляешь; не вино, так сусло. Ладно, ладно, не обижайся. Все мы люди, все грешники — а тежацкая душа способна унести изрядную кучу подобных грешков…

— Перестаньте! — Бургомистру тоже не по нутру инспекторские шуточки, задевавшие его самого: он-то тоже подвал держит. — Это все предрассудки невежд. Порядочный винодел ревниво оберегает репутацию своего подвала: это его долг. Точно так же как порядочный муж оберегает честь своей жены…

Инспектор смущенно поежился — сам чувствует, что зашел слишком далеко, обидел Мате. Во всяком случае, лицо тежака выражает неудовольствие. Хочет инспектор как-то загладить неприятность, но доктор сообразил быстрее.

— У нас и умываться-то часто воды не хватает, куда еще в вино лить!

— Прекрасно! — засмеялся инспектор. — А я и забыл об этом.

Своим замечанием доктор свел неприятный инцидент к шутке — и все же Мате как-то не по себе, он только и ждет подходящего момента, чтоб удалиться. Вскоре он встает:

— Ну, доброй вам ночи, господа! Желаю приятно провести время.

Прикоснувшись из вежливости к своей красной капе, Мате неторопливо отходит от стола и отправляется вслед за дочерьми, которые, поди, уже давно дома.

А сестры, прибежав домой, застали мать еще на ногах: она их ждала. На свежем воздухе у Катицы уже выдуло из головы почти все ее отчаяние и горе. Перевес взяла молодость — легко ей перепрыгивать через всякие черные мысли. Вернулись к Катице все надежды, помыслы о будущем, розовые мечты. Обрадовавшись, что мать одна, девушка, оживленная, радостная, торопливо рассказала ей все, что с нею нынче случилось. Ера слушала, скрестив руки и поглаживая локти — такая у нее привычка выражать высшую степень удовлетворения. Услыхав, что дочь танцевала с Дубчичем, старая восхищенно воскликнула:

— Как — со шьором Нико, с нашим шьором Нико?! Кто бы мог подумать! — Качая головой, в которой, как видно, зарождались какие-то новые мысли, далеко идущие планы, она добавила. — Из большого он дома, дочка, его следует чтить и уважать. Кто может с ним сравниться, кто?

У Катицы засветились глаза. Слова матери окончательно прояснили для нее — какое счастье встретилось ей сегодня. Хоть недолго, да — сомненья нет! — была она царицей бала; привлекла к себе всеобщее внимание, а может быть — может быть, и внимание этого человека, самого главного, самого красивого…