Мартин Кукучин - Дом под горой

— Господи, да неужто ж я не понимаю! Вы и не знаете, сладкая моя госпожа, а ведь я за вас и в огонь и в воду, только прикажите… Не опасайтесь, все устрою…

— А завтра приходи с горшочком, масла тебе отолью… Что же ты перед фьерой-то не пришла? — вроде бы упрекнула благодетельница.

— Уж вы меня простите, сладкая госпожа, в Дольчинах я была. Пиявки ставила Кузме, недосуг было зайти… Все пиявки до одной подохли! Кровь такую черную выпустили, что тебе деготь…

— Пожалуйста, не рассказывай. Я на кровь и глядеть-то не могу, даже когда барана режут, а ты — черная кровь… — Андриана содрогнулась.

— Как деготь, право, сладкая госпожа! Счастье, что я пиявки-то поставила, а то бы эта густая кровь ему на сердце села… Ох, видели б вы, как они разбухли! Прямо — коровьи титьки… Да уж и пиявки были на славу — сразу присосались…

Андриану передернуло от отвращения.

— Ради бога, замолчи! Пиявки — фу! Ну, ступай, милая, а завтра приноси горшочек…

— Иду, сладкая госпожа, иду. Не опасайтесь! Где Дандуля — там все в порядке, вот увидите. — Дандуля самодовольно кивнула. — А я за вас и в огонь и в воду, так и знайте! И опаски никакой не держите!

Она заковыляла к выходу, а шьора Андриана вернулась на свое место с успокоенной душой и с надменностью на лице.

Матия смотрела — и поражалась сестре. Как держится! До чего уверенно, непринужденно!

А между тем Катица поначалу струхнула, когда ее пригласил Дубчич.

— Пожалуйста, ну не надо, не умею я этот танец…

— А кто умеет? — засмеялся Нико. — Его только для того и танцуют, чтоб дурака повалять. Делай, как другие, и сама удивишься, до чего легко пойдет.

Матия тоже принялась отговаривать ее, и казалось, Катица прислушивается к ее словам — и вдруг будто что-то вселилось в нее: строптиво тряхнула Катица головкой и — приняла руку Дубчича. И пошла рядом с ним так естественно, словно с малых лет бывала на балах. Теперь кружится среди пар, среди этого столпотворения, свободно, ничем в глаза не бросается, никакой наблюдатель ничего бы не заметил по ней — разве что ее здоровую свежую красоту.

«А я бы со страху померла! — дивится Матия. — Провалилась бы от стеснения, а Катица — ну, прямо шьорина!» И не может Матия не испытывать какого-то уважения к сестре, которая так превзошла ее самое.

Как она хороша, сколько в ней прелести и обаяния! Глаза ее светятся чистым огнем удовольствия. Видно — счастлива она, и в счастье своем забыла весь мир. Кадриль закончилась, как обычно, всеобщей «конфузией», и музыканты поскорей заиграли польку, чтоб как-то замять нескладицу. Пенсионеры отвели своих дам к стульям, предоставив «паркет» разошедшейся молодежи. Катица порхает, как перышко; ее красивое лицо, ее глаза, полные огня, одушевления, привлекают всеобщее внимание. Сам банковский инспектор был поражен незнакомкой и подошел к шьоре Андриане:

— Кто эта смуглянка, с Дубчичем танцует?

— Так, тежачка одна. Служанка. Да вы ее не знаете — работает она не в нашем городе.

— Гм, гм. — Инспектор покачал своей большой, бритой наголо головой, плешь блеснула, как зеркало. — Ей-богу, не видывал я еще женщины красивее! — Расставив короткие ноги, он поправил жилет на внушительном брюшке. — Что в сравнении с ней все прочие? Просто обноски, ей-богу, выжатый лимон!

— Большое спасибо, — низко поклонилась ему шьора Андриана, разумеется, шипя от злости: она все еще причисляет себя к самым красивым…

— О, я имею в виду только девиц, о дамах не говорю… Девиц, которые сейчас танцуют, — стал выкручиваться инспектор, поздно сообразив, что совершил изрядный промах.

— Ну конечно, о присутствующих не говорят! — Шьора Андриана ожгла его негодующим взглядом, подумав про себя: «Старый солдафон таким и останется! (Воинскую обязанность инспектор отбывал в чине вахмистра.) И влашскую шкуру не сбросишь!» — Инспектор действительно был родом из Загоры и, следовательно, почитался влахом.

А он, растерянно переминаясь на коротких ногах, говорил себе: «Черт меня дернул задевать проклятую ведьму! Еще ногтями исцарапает… Так тебе и надо, зачем пьешь с утра до вечера тяжелые вина да прошек [27] Прошек — сорт десертного вина из приваленного винограда. ! Язык-то на две мили впереди рассудка болтается… А, да ну ее к дьяволу! Пойдем-ка, Ловре, пиво пить. Вот это напиток: от него уж не свихнешься, ей-богу!» И инспектор выбрался из зала.

Через некоторое время в яркой полосе света у двери показалось выразительное лицо Мате. Оно спокойно, как всегда, только брови чуть-чуть сдвинулись. А вот глаза его с беспокойством ищут кого-то среди танцующих. Нашли: Катица с Дубчичем! Молния сверкнула в глазах Мате, что не укрылось от шьоры Андрианы, и она удовлетворенно усмехнулась. Однако мало-помалу брови Мате разошлись, а взгляд, как ни старался он это скрыть, невольно выразил любовное восхищение. Всеми силами сопротивляется Мате мысли, которая обезоруживает его, привязалась, как назойливая оса: что ни говори, а до чего же оба подходят друг другу! Самая красивая пара из всех здесь… И высоко поднялась мощная грудь Мате, когда он с гордостью подумал: «Смотри, любуйся — какую вырастил!»