Шмуэль-Йосеф Агнон - Путник, зашедший переночевать

Она подумала, что Рахель спит, и возблагодарила Господа, что послал девочке сон и та не чувствует тягот дороги. И пересиливая собственную дремоту, обратилась к остальным троим детям и стала их утешать и говорить им ласковые слова, а про себя все думала: вот, Нисан ушел на войну и не знает, что наш город обречен на бегство, а его жена с детьми — на скитание по дорогам. А может, даже и сам Святой, благословен будь Он, тоже не знает Потому что если бы знал разве Он отвел бы глаза от наших страданий? И в этот миг ее охватило такое отчаяние, что если б не жалко ей было детей, то попросила бы у Господа смерти.

Дорога взбиралась на холм. Она поднялась с детьми на вершину, а когда стала спускаться, Рахель выпала из ее платка. Но она даже не заметила этого, потому что подушка и одеяло продолжали давить ей на спину, а их вес был больше, чем те девять килограммов, которые весила Рахель. И тут старшие дети вдруг сели прямо на дорогу, она спросила их: «Вы хотите есть? Хотите пить?»? — и повернула голову, чтобы взять еду и воду из сумки. И увидела на спине только платок, подушку и одеяло. А Рахели не было. Она поняла, что, когда спускалась с холма, платок зацепился за что-то, узел развязался и девочка выпала. Она закричала так отчаянно, что ее услышали в конце далеко ушедшей толпы. Оттуда прибежали к ней люди и стали уговаривать не возвращаться, потому что позади уже слышался грохот вражеских орудий. Но она не стала их слушать, только передала им троих старших детей, а сама бросилась назад к холму. Дети кричали и плакали: «Мама, мама, не хотим без мамы!» — а она все бежала и бежала, пока не добежала до холма и не нашла свою девочку. Рахель упала в колючки, и осы уже вились над ней, готовясь ужалить. Она подняла ее, схватила на руки и побежала, не разбирая пути, через поля, и леса, и долины, и холмы, но уже не догнала людей из своего города, которым поручила остальных трех детей, потому что те свернули и пошли другой дорогой. Напрасно кричала она: «Дети, дети мои, где вы?!» Но случилось чудо — ее настигла другая толпа еврейских беженцев, и она присоединилась к ним.

Через несколько дней они перешли венгерскую границу. Здесь ее пожалела какая-то христианская вдова, впустила вместе с девочкой к себе в дом и сказала: «Может, пока ты живешь у меня, мой сын найдет кров у твоей сестры, и за то добро, что я делаю тебе, она сделает добро моему сыну». Пока она жила у этой вдовы, ей удалось немного подлечить израненные в дороге ноги и тело и дождаться выздоровления Рахели. Но поскольку человеку не пристало излишне одалживаться, она не очень долго там прожила, тем более что они не очень поладили, потому что эта женщина, по доброте своей, все время уговаривала ее дать девочке немного мяса и супа, а эти мясо и суп у нее были, понятно, некошерные [51] Некошерные — запрещенные еврейским религиозным законом. . В общем, несмотря на всю доброту этой вдовы, она взяла Рахель и отправилась в город, а. там нанялась прислугой в гостиницу взамен за питание и ночлег и так работала до тех пор, пока не услышала от кого-то, что ее дети находятся в Вене. Она поехала в Вену, нашла их, собрала кого где, израненных, оборванных и голодных, и сняла себе комнату, чтобы подлечить их и подкормить. Добрые люди нашли ей работу, чтобы у нее было на жизнь, и больше всего постарался раввин Цви-Перец Хайют [52] Цви-Перец Хайют — реальное лицо, главный раввин Вены во время Первой мировой войны. , который был для них как ангел-спаситель. Когда эта работа кончилась, она нашла другую, и у нее было не только на детей и на себя, но даже на табак, чтобы послать мужу в армию, ведь он без всего бы мог обойтись, только не без табака. До войны он вообще не курил, а как пошел на фронт, дня не мог вынести без курева, которое дурманило ему мозги и отвлекало от того, что он делает.

Ну вот прошло сколько-то времени, и кое-кто стал подумывать о возвращении в родные места. Взяла и она своих детей и вернулась с ними в Шибуш. Не в один день, конечно, и не за два или три — несколько недель скитались по дорогам, потому что поезда были так забиты людьми, которые возвращались с фронта, что не все находили себе место в вагоне и ехали на крыше. Некоторые из-за этого покалечились, а иные даже погибли, да смилуется Господь над их костями, что рассеяны по дорогам, и утешит скорбящих по этим людям. Короче, добрались они до Шибуша, голодные, высохшие и усталые, а тут город весь разрушен, и люди кругом мрачные, подавленные, потому что в войну смело всех с насиженных мест и носило с места на место, так что порой человек не знал даже, где он преклонит голову и где найдет пищу. Прошло еще несколько дней, и вернулся с войны ее муж, тоже печальный и подавленный, а о том, что без гроша в кармане, не стоит и говорить. Только железный орден болтается на груди, который император ему дал за геройство на поле боя. Что прикажешь делать? Снова продавать шляпы? А кто с этой войны вернулся со здоровой головой? И тогда госпожа Зоммер сказала себе: «Люди возвращаются, ходят, смотрят вокруг, что разрушено, что уцелело, им на это нужно время, нужно где-то переночевать и где-то столоваться, открою-ка я гостевой дом, а что останется от гостей, пойдет мужу и детям». Собралась с силами и открыла гостиницу. А со временем вернулись и другие горожане, и сам город стал понемногу возвращаться к жизни, и начали приезжать посланцы от еврейских благотворителей, и торговые представители, и всякие другие люди, «и вот так, с Божьей помощью, мы с тех пор живем и существуем, когда в беде, когда в довольстве, больше по воле Всевышнего, чем по своим заслугам».