Кнут Гамсун - Местечко Сегельфосс

Актеры вернулись все вместе в театр, к подмосткам, к своему миру, чтоб показать все великолепие двоим, еще не видевшим его. Теодор тоже пошел с ними. Он услышал те же похвалы и ответил: – Я старался сделать как можно лучше.– Но двое, ходивших к адвокату, вдруг спросили про Борсена: не следует ли им пойти поблагодарить и Борсена, поблагодарить начальника станции.

– Отчего же, – ответил Теодор.– Борсена? Да, он был очень полезен, Теодор не всегда располагал временем, чтоб присутствовать на работах.

И ехидный же адвокат!

Пошли домой, но Теодор уже не пыжился. Остальные это заметили, о, заметили очень хорошо, они проводили господина Теодора до самого дома, зашли даже в лавку, чтоб задобрить его, и фрекен Сибилла все висела на его руке и держалась за нее очень крепко. А в лавке стоял сам начальник станции и покупал на несколько скиллингов табаку – сам Борсен стоял в лавке.

Вот как полна жизнь случайностей и роковых событий.

Он стоял у прилавка, выуживая из житейского кармана мелочь, и собирался расплачиваться, когда Теодор сказал.

– Артисты хотят поблагодарить вас, Борсен. Борсен медленно повернул свои плечи и увидел всю компанию, семеро незнакомых жизнерадостных людей в шляпах на шнурке и шелестящих шелковых нарядах. Антрепренер выступил вперед и заговорил, за ним подошли две дамы поважнее, и наконец, мужчины, все говорили, улыбались, жали ему руки. Теодор ушел к себе в контору. И вдруг самая незаметная из актрис, та, что еще не вымолвила ни слова, говорит:

– Но где же мы возьмем рояль? Гробовое молчание. Про рояль забыли.

– Ты права, Клара! – сказал антрепренер. А Борсену он пояснил: – Это фрекен Клара, пианистка.

Борсен взглянул на нее, на ее молодое, оживленное лицо и длинные музыкальные руки с голубыми жилками.

– Слишком мало было времени, – сказал Борсен.– Но господин Теодор непременно достанет рояль к будущему вашему приезду. За это можно поручиться.

По лицу фрекен Клары промелькнула тень. Она была сумасбродная особа и не соображала того, что она – самое незначительное лицо в группе. Борсен заговорил с ней о музыке и узнал, с кем она играла и что одно время она даже получала стипендию. Вот как! Впрочем, она в то же время и актриса, а даже по преимуществу актриса.

Теодор вышел из комнаты, махая письмом, которое держал в руке. Славный малый, если б не был так дурачлив! Вот-вот, расхаживает с письмом в руке, чтоб все видели, что оно адресовано фрекен Марианне Хольменгро; уж не хочет ли он импонировать труппе? Но фамилия Хольменгро была, видимо, знакома труппе не лучше фамилии Лассен; опять заговорили о рояли, и Теодор обещал достать к следующему разу, после чего труппа удалилась.

– Снеси это письмо! – сказал Теодор своему подручному мальчишке. Но импонировать было некому, и он обратился к Борсену, как бы извиняясь: – Вас, может быть, удивляет, что я пишу фрекен Хольменгро, но это совсем не письмо, ничего подобного, я просто посылаю ей билет в театр.

– Вы посылаете ей билет в театр? – спрашивает Борсен, улыбаясь.

– Да. Так делается и в других городах, кавалер посылает даме билет в театр.

Пожалел ли Борсен откровенную ребячливость парня, или нет, но он не улыбнулся ему прямо в лицо, а посоветовал отказаться от своего плана. Если господин Хольменгро и его дочь захотят посмотреть представление, они пошлют прислугу купить билет. Средств у них хватит, как вы полагаете?

– Это понятно, красный билет, на самое лучшее место, – сказал Теодор.– Я думаю, мне можно послать.

– Не делайте этого! – сказал Борсен.– А если уж вам непременно хочется сделать что-нибудь в этом смысле, подойдите сами с несколькими билетами, попросите ее выйти в переднюю и изложите свое дело. Скажите фрекен Марианне, что вам очень важно видеть господ Хольменгро на открытии вашего театра и что вы будете благодарны, если принесенные билеты пригодятся.

– Сколько же мне взять с собой билетов? – спросил Теодор.

– Я не знаю, сколько их там, народу. Возьмите с полдюжины.

– Этого я не сделаю! – сказал Теодор. Тогда Борсен опять улыбнулся и сказал:

– Правильно. Вы бутону розовый бутон.

После репетиции на следующий день актеры были свободны до вечера, гуляли, показываясь при свете дня, и разожгли любопытство публики к пьесе. Они услыхали, что Виллац Хольмсен живет в имении, вон в том доме с колоннами, барин с незнакомой фамилией. Пианистка встрепенулась:

– Хольмсен? Композитор? Господи, боже мой, музыкант Хольмсен! Подумайте, вдруг я увижу его.