Кнут Гамсун - Редактор Люнге

— Кто будет по мне тосковать?

Прежде всего он сам, он будет тосковать дни и ночи. Но он ответил:

— Если уж вы спрашиваете: Эндре Бондесен, например.

Она крикнула: «нет», сжала руку и крикнула: «нет», бледная от волнения, резким голосом. И она захохотала отрывисто, насмешливо.

— Я не хочу, чтобы он тосковал по мне, не хочу, чтобы даже вспоминал. Нет. — Она перешла на другой тои и сказала: — Нет, мы ведь должны быть весёлыми сегодня вечером?

— Да, давайте, — ответил он тоже.

Впрочем, она сама не могла забыть про Эндре Бондесена, она снова начала говорить о нём. Он сделал её несчастной настолько, насколько один человек может сделать несчастным другого. Но теперь они не должны больше говорить об этом, должны быть только весёлыми.

— Но вы его, вероятно, любили когда-то, — сказал Гойбро, — и затем...

— Я вам кое-что скажу, но вы мне не поверите, вы мне, должно быть, не поверите. Но если бы это было моим последним словом в жизни, я его никогда не любила. Я в этом теперь так же уверена, как уверена в том, что сижу здесь. Да поможет вам Бог понять, что я говорю, но вы этого, вероятно, не понимаете. Я не любила его. Но я была в него влюблена один вечер, и в этот вечер я стала... произошло... Но я никогда его не любила, я только была в него влюблена один вечер. И с того вечера я всё время знала, что я не любила его, но я пыталась верить, что я люблю, да, я упрашивала себя любить. Это одному Богу известно.

Гойбро почувствовал сильную тайную радость, его лицо покраснело, и он даже не делал попыток скрыть это. Да, так оно было: кому радость, а кому — горе. В своём ненасытном и весёлом волнении он хотел говорить дальше, хотел больше узнать; но она протянула руку к нему, дотронулась до его волос своими пальцами и сказала с умоляющим взглядом:

— Милый, давайте лучше говорить о другом!

Она невольно погладила его волосы, когда отвела свого руку назад. Трепет пробежал по его телу с головы до ног, и он взял её руку, сжал её.

— Но я буду тосковать по вас, если вы уедете, — сказал он почти у самого её уха.

— Да, может быть, вы, — сказала она так же тихо. — Но вы должны знать, что я этого не стою.

— Вы — не стоите!

Он пододвинулся ближе к ней, опустился на колени у её кресла и взял обе её руки. Она позволила ему держать их и прошептала с улыбкой:

— Да, но этого вы не должны делать. Кто-нибудь может войти.

— Нет, мы никого не слышим, никто не идёт. Я так счастлив в эту минуту, как никогда в моей жизни, никогда. Смотрите же, я держу ваши руки, знаете вы это?

— Да.

В передней послышались шаги, кто-то прошёл по ней в кухню. Шарлотта вскочила, но сейчас же опять села. Гойбро снова взял её руки и поцеловал их; он гладил эти тонкие, белые руки, которые он так часто целовал мысленно, теперь его губы покоились на них в горячем восторге.

И он сказал, прошептал несколько слов, он надеялся, что всё это не было сновидением, просил её о позволении любоваться ею, как любовался всё время. Никто, никто не знал, как его сердце стремилось к ней всю эту зиму.

Она ответила на это:

— Вы говорите, что вы счастливы, Гойбро; но завтра вы этого не скажете.

— Завтра и всегда, если можно. Скажите, можно ли? Вы решите это, вы одна. Почему не завтра? Да, именно завтра, непременно завтра. Потому что завтра я улажу одно неприятное дело, которое угнетало меня, и, если мне можно будет встретиться с вами завтра вечером, я спрошу вас кое о чём, буду кое о чём просить на коленях, Шарлотта.

Но вдруг Шарлотта встаёт и защищается от него обеими руками.

— Нет, нет, больше не надо, ради Бога! Теперь я должна уйти. Спасибо, спасибо за сегодняшний вечер! Гойбро, вы не должны просить меня о чём-то на коленях, хорошо? Господи, я отвечаю вам: «нет», наотрез. Вы этого не должны делать, слышите! Потому что я отвечаю вам: «нет». Так, теперь мне надо идти.

— Вы мне отвечаете «нет»? Я держал ваши руки, я целовал их, а вы всё-таки отвечаете: «нет»? Слушайте, слушайте, вы никогда не согласитесь, не согласитесь ни в каком случае? Дайте мне маленькую надежду, на долгое время подвергните меня испытанию, дайте мне долгий срок для ожидания, Я могу ждать долго, если только надеюсь...

Снова послышались шаги в передней, в это время никто ничего не сказал; затем шаги затихли в комнатах, и всё было тихо.

Шарлотта уже держала руку на дверной ручке, она выпрямилась и пылала, её грудь высоко вздымалась.

— Я люблю вас, — сказала она спокойно, — да, я вас люблю; но я говорю: «нет».

Они смотрели друг на друга.