Кнут Гамсун - Август

— Так я и думал. Они там хорошо знают меня. — Но Август опять не слышит ожидаемых похвал, поэтому он заводит разговор о другом: — Между прочим, среди вас, землевладельцев, не сыщется кто-нибудь, кто продаст мне участок под строительство дома?

Молчание. Никто не желает рассуждать на эту тему, только Йоаким любопытствует:

— Ты что, хочешь строиться?

Август говорит, что подумывал об этом, если только заимеет подходящий участок. Пора бы и ему успокоиться и осесть на одном месте.

Наконец на его вопрос отвечает Каролус:

— Вот разве что Ездра что-нибудь тебе продаст.

Ездра:

— Я? Мне и самому-то земли не хватает.

— У тебя её больше, чем у всех нас. Да ты ещё и выгон у меня откупил, так что я остался почти без ничего.

Ездра молчит.

— Ну выгон-то мне как раз и не нужен, — говорит Август.

На это Каролус:

— А у Ездры всякая земля есть, и пахотная, и выгон.

— Это как же так? — взвивается Ездра, словно его пырнули ножом. Он раб земли, он земляной червь, он болезненно жаден на землю, он хочет иметь её всё больше и больше, и никогда ему не будет довольно. — Это как же так? — с жаром повторяет он свой вопрос. — Нам что, прикажешь распродать свою землю?

Август:

— Просто невероятно, если вдуматься. Возвращаюсь я домой после двадцатилетней отлучки и не могу купить себе пятачок земли, чтобы поставить на нём хижину и жить в ней.

— А какая земля тебе нужна? — спрашивает Йоаким.

— Да обыкновенный участок для дома, а к нему кусочек пахотной земли.

— Что ж ты на нём собираешься сажать?

— Этого я так сразу не скажу.

Каролус явно не хочет, чтобы его опередил Йоаким, поэтому он говорит:

— Ладно, получишь от меня участок.

— Вот этого я и хотел, — говорит Август, — у тебя именно та земля, какая мне нужна.

— Ты наш земляк, — продолжает Каролус, — да чтоб ты не получил у нас жалкий клочок земли? Да тогда мы будем последние скоты, а не люди!

Со всех сторон слышатся возгласы одобрения, даже Ездра с женой и те одобрительно кивают.

Каролусу нравится чувствовать себя в центре внимания, и так как он выступил в роли благодетеля, то желает по возможности затянуть разговор:

— Поскольку ты, Август, таков, каков есть, поскольку ты дал нам в долг настоящий невод с лодкой и полной снастью и мы все сейчас в долгу у тебя, неужто нам не пойти тебе навстречу, когда что-то понадобилось тебе?

Август перебивает его:

— Да не нужна мне никакая аренда! — И, заметив, что все навострили уши, произносит знаменательные слова: — Я плачу наличными!

Это неожиданное высказывание придало Августу ещё больше блеска, он возвысил себя над остальными полленцами, закончил разговор как победитель, которым все восхищаются и которого никто не может понять. Наличными? Он, кому причитаются деньги за целый невод, вовсе не настаивает на уплате долга!

Йоаким сидит и чувствует некоторую неловкость — ведь это не он предложил Августу землю. Ему хочется покончить со всей этой историей, а потому он спрашивает у Поулине:

— Тебе, как я понимаю, нечем больше потчевать наших гостей?

— Нет, — отвечает Поулине и встаёт из-за стола, — на доброе здоровье и не стоит благодарности. Нет, нет, с какой стати пожимать мне руку за такое скромное угощенье!

Вернувшийся в родные края американец Эдеварт Андреасен бродил по знакомым дорогам, и чаще всего в полном одиночестве. Если во время этих прогулок ему кто-нибудь попадался навстречу, он здоровался без всякой гордости и никогда не проходил мимо, не обменявшись хоть парой слов, но при этом не высказывал никаких глубокомысленных мнений и не уснащал разговор изысканными либо английскими словами. Так в чём же было дело? Уж не исходил ли от него какой-то таинственный блеск? Он ничего из себя не изображал, а когда после краткой беседы продолжал свой путь, слова прощания в его устах звучали так же спокойно и безразлично, как и слова приветствия. Друзья и знакомые рассказывали ему при случае о судьбе его ровесников из здешних мест, одни выбились в люди, другим, напротив, не повезло, а некоторые и вовсе умерли. Эдеварт спокойно воспринимал каждое известие, словно всё это его больше не касалось.

Он побывал в Новом Дворе у Ездры и Осии, но и у них был такой же, молчаливый и погружённый в свои мысли, ни следа бодрости, какой-то даже отупевший. Осия напоминала ему тот или иной пустячный случай из времён их детства, какое-нибудь событие, и тогда он улыбался своей бледной улыбкой и словно бы что-то вспоминал, но интереса и здесь не выказывал.