Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Вот так-то! А здесь каждый из гостей, я думаю, выпил одного вина рупий на тридцать. Кстати, у тебя есть приглашение в …ское посольство?

— Нет.

— У меня уже есть. Там послезавтра тоже прием.

— Я не любитель слоняться по этим приемам. Пустая трата времени. Сколько можно было бы написать страниц за эти часы!..

— Я тоже не часто бываю на приемах, но ведь от приглашений просто отбою нет.

— Да, но что-то я не видел тебя в прошлый раз на приеме в …ском посольстве?

— Да так, знаешь… Не хотелось из дому выходить.

— А как раз в тот день я слышал, что за границу едет какая-то культурная делегация.

— Что ты говоришь! И кто же едет?

И тема разговора круто меняется. Идет спор о враждующих литературных группировках. Тем временем низенький певец провозглашает тост в честь индийского искусства и его бескорыстных служителей…

Все заметнее для глаз общество разделяется на несколько островков. Самый главный из них образуют наиболее важные персоны, вокруг которых вьется целый рой менее значительных, мечтающих тоже причалить к заветному берегу почета и блеска…

Неожиданно мой взгляд падает на стоящего в углу Харбанса — у него вид человека, случайно попавшего в чужую компанию и теперь не знающего, как выбраться из нее. Отделившись от группы своих коллег — журналистов, я направляюсь к нему. Он замечает меня, на секунду оживляется, но тут же принимает прежний потерянный вид.

— Что ты тут делаешь — один, в углу? — спрашиваю я.

— Ха-ха! — иронически произносит он. — Как будто я сам это знаю. Впрочем, если хочешь, отвечу — жду Нилиму. Она ушла вон в ту великолепную дверь.

— Но разве это причина для того, чтобы угрюмо стоять в углу?

Он растерянно пожимает плечами.

— Я же не думал, что она пробудет там так долго. Пришла сюда по делу, а как знать — закончила его или нет? И сколько еще ее ждать? Ведь я сказал ей, что нам нужно поскорей вернуться домой. Ребенку пора спать.

— Разве Арун тоже с вами?

— Этого еще недоставало! Нет, она оставила его там… ну, рядом с нами, в соседнем доме. Ей хоть говори, хоть нет… И это родная мать! Всегда она думает только о себе.

— У нее здесь важное дело?

— Абсолютная чушь! — Глаза Харбанса с выражением бессильной ярости обегают окружающую нас шумную толпу. — Вчера позвонил политический секретарь посольства и сказал, что их распрекрасная балерина, которая приехала сюда на гастроли, горячо интересуется индийскими танцами и будет чрезвычайно благодарна, если Нилима возьмет на себя труд кое-что рассказать ей о нашем искусстве. И дернуло же меня передать это Нилиме! Тут уж, конечно, я сам виноват… Она переполошилась, забегала, даже аппетит потеряла. Подозреваю, что она надеется сойтись поближе с этими господами — ну как же, вдруг им заблагорассудится пригласить ее на гастроли в свою страну. Эх, и дурака же я свалял!.. Погодите-ка, я сейчас спрошу о ней у политического секретаря!..

Оставив меня, Харбанс кидается к политическому секретарю — усатому господину, который только что отделился от группы важных персон и на ходу заговорил с индийским журналистом. Краем глаза он замечает и меня.

— Хелло, «Нью геральд»! — восклицает он с преувеличенно любезной улыбкой. — Как дела?

В это время к нему подходит Харбанс.

— А, Харбанс! — с жаром говорит политический секретарь. — Куда же ты пропал? Я уж было подумал, что ты удрал домой! Ну вот, можешь не волноваться — твою Нилиму я препоручил заботам нашего атташе по делам культуры, он отведет ее куда надо. Впрочем, я так и знал, что ты тут без нее заскучаешь. А Нилима сегодня просто очаровательна — ни дать ни взять восемнадцатилетняя девчонка…

Харбанс неопределенно пожимает плечами.

— Мне казалось, наоборот, — говорит он сухо, — что она выглядит неважно. Она очень утомилась, до поздней ночи писала.

— Вот как? Она тоже пишет диссертацию? Не хочет от тебя отстать?

— Нет, — отвечает Харбанс, отводя глаза в сторону. — Просто она делала кое-какие выписки для сегодняшней беседы. Ей хотелось рассказать об индийских танцах как можно подробней. Я же говорил ей, что это не так легко, как кажется. Одно дело танцевать самой и совсем другое — рассказывать о наших танцах человеку, из чужой страны. Всю ночь она просидела над книгами.

— Неужели? — Политический секретарь сочувственно трогает Харбанса за плечо. — Вот уж не предполагал, что это доставит бедняжке Нилиме столько трудов. Но и ты хорош — позволил ей всю ночь промучиться, жестокий человек! Вот что значит профессор до кончиков ногтей, все принимаешь по-профессорски, не в меру серьезно… У нас сегодня такая кутерьма, едва ли будет и время для долгих разговоров. Кстати, атташе по делам культуры уже говорил мне, что наша уважаемая балерина жалуется на головную боль. Все порывается уйти, хочет немного отдохнуть перед вечерним представлением. Я даже не знаю точно, здесь ли она или уже уехала… Поверь, очень, очень жаль! Бедная Нилима, она так усердно готовилась… Ты жестокий человек, это уж точно! Зачем заставил ее всю ночь работать? В крайнем случае она могла бы кое-что рассказать по памяти. Очень, очень жаль! Когда придет Нилима, лично принесу ей свои глубочайшие извинения… Но пройдусь и на твой счет! Скажу: «Не позволяй своему профессору так мучить себя!» Впрочем, что это я болтаю? Нет бы поблагодарить тебя, так я тебя же во всем и обвинил! Ну-ну, не сердись, ничего ей не скажу! Позволь только объявить ей, что сегодня она дьявольски хороша… Не могу выразить, как мне жаль, что так случилось. Этим ребятам из отдела культуры следовало бы сначала хорошенько растолковать нам, в чем дело, а уж после поднимать весь этот шум. Ну, ничего… Ты пока здесь повеселись. Я еще подойду к тебе. Есть важное дело… Да, о чем бишь я хотел поговорить с тобой? Вот только что помнил, и уже вылетело из головы! Ну, ничего…