Стеван Сремац - Поп Чира и поп Спира

— О боже, боже! — шептала матушка Сида. — Только избави нас от этой напасти — и больше подобного никогда не повторится! Больше, господи, не будем тебе досаждать!

А Юла помогала матери по хозяйству, украдкой поглядывая на её озабоченное лицо.

Юла тоже многое претерпела в те дни. Её мысли были только наполовину здесь, в отчем доме, у плиты, а наполовину где-то далеко, на другой улице, возле мастерской, над дверью которой висит белое полотенце и покачивается латунный тазик. Читатели догадаются, что не кто другой, как Шаца, был предметом её мыслей, как и она была предметом размышлений Шацы. Они не виделись уже больше недели, ибо матушка Сида попросила Шацу потерпеть эти несколько дней до возвращения отца Спиры и даже не проходить по их улице. Вот почему Шацы не видать уже больше недели. И дожди прошли, и подсохло уже, и сапоги вернулись из починки, а его все нет как нет. Юла думала о нём и причесывалась в те дни так, как он любил, — от этого у неё становилось немного легче на душе. Да и Шаца порадовался, увидев это. Не мог он обуздать своё сердце, не выполнил наказа госпожи Сиды и прошёлся разок по их улице, — тогда и увидел он, как красиво причесана Юла, поздоровался с ней, и она ему кивнула так мило и показала на причёску. И это до того растрогало Шацу, что он в блаженном умилении долго-долго думал о Юле и, до глубокой ночи перелистывая «Песенник», перечитал и перепел множество песен; и наконец, придя в поэтическое настроение, сочинил песню и с оказией, тайно от матушки Сиды, передал её Юле.

В песне воспел он свою прогулку и блаженное чувство, охватившее его, когда он увидел свою красавицу в окне. Проклиная злосчастья, препятствующие их встречам, он утешал себя тем, что это не может тянуться долго, так как она помнит его, думает о нём и причёсывается по его вкусу. Особенно хорош конец песни:

Юла несколько раз украдкой прочла в кладовой это стихотворение и в первый же день выучила наизусть. Ею также овладело поэтическое и певучее настроение; она беспрестанно декламировала про себя эти стихи или вполголоса напевала известную песенку: «Приди, милый, дай сердцу волю; пройдись, милый, по той улице, взгляни, милый, на моё оконце». Слова эти, жалостливые и утешительные в то же время, не выходили у неё из головы.

Гораздо веселей и счастливей была в эти дни недавняя подруга Юлы — Меланья. Жених проводил с нею целые дни. Едва окончатся школьные занятия, он бежит к ним, — так приятно ему посидеть в кругу будущей своей семьи. Мама мастерит коврик из разноцветного тряпья, Меланья вышивает свою монограмму на салфетках, а Пера читает им вслух или рассказывает о своей жизни в годы ученья — о том, сколько наук он постиг, сколько раз заря заставала его за книгой, об экзаменах и их трудностях, а то вспоминает разные приключения, когда ему случалось бывать на краю гибели и на волосок от смерти. А они слушают его, затаив дыхание, и только после чудесного спасения вздыхают свободно и просят больше не рассказывать таких страшных вещей, действующих на их слабые нервы. Или втроём обсуждают план будущей квартиры и обдумывают, как расставить мебель. Окнами на улицу будут у них выходить две комнаты или одна; окнами во двор — ещё две (а пожалуй, вначале достаточно и одной); потом кухня и комната для прислуги. Из столовой дверь ведёт в кухню, а из кухни в чулан и в комнату для прислуги (и тогда уже всякий чёрт не притащится в дом). В этих комнатах они принимаются размещать обстановку: столы, стулья, кровати, диваны, шкафы, буфеты и тому подобное. Всё в доме уже расставлено по местам (пока ещё мысленно), неизвестно только, что делать с громоздким, весьма неказистым, но очень удобным шкафом старинного, очень старинного фасона, — был он, должно быть, времён в бозе почившей Марии-Терезы, а вероятнее всего — помнил ещё переселение сербов в эпоху патриарха Чарноевича, так как рассказывали, что этот шкаф неоднократно переходил из рук в руки — то к Ракоциевым куруцам [98] Куруцы — участники крестьянского восстания и национально-освободительного движения в Венгрии (1703—1711). Возглавлял движение Ференц Ракоци. , то к монастирлианским сербам [99] Монастирлиане — жители города Монастир. , пока не сделался окончательно достоянием сербского народа. Девятый или десятый раз попадал он в списки вещей, предназначенных в приданое, и бог знает, в чьих только руках он не побывал и у кого ещё побывает. Судя по прочности и солидности работы, он достанется ещё многим невестам и попадёт во многие дома; «зуб времени», казалось, был бессилен перед ним, как зуб старика перед твердым орехом. Был он очень удобный и вместительный, но притом так неуклюж и смешон, что всякий, кому его предлагали купить, разражался смехом, вместо того чтобы осведомиться о цене. (А ведь есть предметы, от которых человек не в силах отделаться, как багдадский купец Абу Казем Тамбури у Доситея от своих старых шлёпанцев!) Вот почему молодым людям приходится тратить так много времени на обсуждение, куда его поставить, чтобы он не бросался в глаза посетителям.