— И даже весьма. Слава богу, с каждым годом богатеем. Хе, мы радеем и приумножаем, а прихожане жертвуют от щедрот своих. Когда мы, то есть я и отец Кирилл, получили этот приход, поистине всяко бывало. С мирян по воскресеньям в четыре тарелки собирали при обходе, в церковь перестали ходить из-за таких больших поборов, а сегодня, как вы сами видели, только в одну, да и от той скоро отказаться можно, слава богу. Церковь богатая — магазины, земли, виноградники, да и наличности достаточно. Однако прошу!
Тронулись. Отец Спира продолжал распространяться о доходах и благосостоянии церкви. По дороге он показал гостю множество интересных вещей. Постояли у нескольких мясных лавок, за которые церковь получала высокую арендную плату, хотя мясники и жаловались на крыс. По этому случаю его преподобие поведал историю одной старой бесхвостой крысы: много лет назад мясник подстерёг её и отрубил хвост; с тех пор она удивительно осторожна и убегает с колоды первая, и как мясник ни старается, подкараулить её не может. Тут господин Пера порекомендовал весьма кстати средство против крыс. Преподобный отец указал гостю на пустыри, где в будущем году предполагалось построить магазины и хлебные склады. Всё это, конечно, чрезвычайно интересовало господина Перу, потому что он то и дело восклицал: «Да неужели!», или «Что вы говорите!», или «Да не может быть!»
Шли они не торопясь, шаг за шагом. Отец Спира показал ему далее лучшие дома своих прихожан, не упоминая, правда, о проживающих в них невестах. Подойдя, наконец, к попову дому, они присели на скамью, посидели маленько, побеседовали, пока им не объявили: «Пожалуйте, суп на столе».
Господин Пера тотчас извлёк из тонкого чистого носового платка кусочки просфоры, протянул один госпоже Сиде, другой фрайле Юле.
— Вот видите, господжица, как я забочусь о вашей душе, — сказал он. — «Тело Христово приимите, источника бессмертного вкусите!»
Юла сказала «спасибо», взяла просфору, проглотила и покраснела до ушей.
Стол был накрыт в так называемой гостиной, самой лучшей и самой большой комнате. Мебель в ней стояла добротная, массивная, но старомодная.
Всё тут было монументально, непоколебимо, просторно и удобно: кровать — так уж двуспальная, одеяла тоже двуспальные, даже зонтик был на две персоны, потому что если поп Спира покупал что-нибудь, то непременно на двоих. В комнате, словно небольшие часовни, возвышаются два громоздких ореховых шкафа, на них расставлен фарфор и банки со всевозможными компотами. По стенам развешаны картины, большинство которых относилось, по-видимому, к прошлому веку; старые гравюры в чёрных рамах; птицы на деревьях с приклеенными натуральными перьями; вышитая бисером картинка, тоже в раме, нечто вроде братской трапезы с множеством крестов и подсвечников со свечами — давний труд фрайлы Юлы, когда она ещё обучалась в немецком пансионе и порадовала отца в день его ангела этим подарком и заранее подготовленной речью, которую забыла и закончила плачем; а повыше — фотография всей семьи: отец Спира и матушка Сида сидят, а между ними стоит с альбомом в руках маленькая Юла, в короткой юбочке и длинных панталонах с оборочками, точно мохноногий голубок; рядом висит портрет добрейшего императора Иосифа; царь, отстранив крестьянина, держится за ручки плуга, а крестьянин шваб, воздев к небу руки и вперив гор е благодарный телячий взгляд, восклицает: «Дай боже всякому народу такого монарха!» Рядом висит изображение другого, ветхозаветного Иосифа; он вырвался от похотливой жены Пентефрия [34] Пентефрий — по библейскому сказанию, один из приближённых фараона; жена Пентефрия пыталась обольстить целомудренного Иосифа.
и убегает, оставив у неё в руках верхнюю одежду, которая спустя немного времени послужит ей corpus'ом delicti [35] Вещественное доказательство (лат.) .
. Затем ещё несколько картин на библейские и прочие темы. Сразу видно, что приобретались они без всякого плана. Но вот раскрасневшаяся, пышущая жаром фрайла Юла принесла суп и поставила на стол, поэтому гость прекратил обозрение картин.
— Пожалуйте, сударь, — пригласил отец Спира, — присаживайтесь сюда, — и указал ему место. — Ты, Сида, там, а я вот здесь, а Юца поближе к двери, ей придётся вставать.
Перекрестясь, уселись. Отец Спира вынул из кармана перочинный нож и стал его точить на оселке, который всегда клали возле его тарелки.
— Никак не могу, — сказал поп Спира, — привыкнуть к столовому ножу, всё перочинным режу. Привычка, вкуснее как-то получается. Двадцать с лишним лет мне служит он, чистейшая английская сталь, острый как бритва. Извольте удостовериться! — И протянул нож господину Пере.
Читать дальше