Владислав Ванчура: Пекарь Ян Маргоул

Пять глав романа — это пять актов трагедии, подобной трагедии короля Лира. Писатель сталкивает в романе «странную мудрость» Маргоула и «прямой и узкий» ум его жены Йозефины.

Каждый из них по-своему прав, и каждый убеждается в правоте другого. В начало романа Йозефина верит в умственное превосходство мужа, который не желает признать, что «жизнь — это еда и жилье». Как и его друг, торговец содовой Рудда, Маргоул — своего рода «городской философ, киник». Он прислушивается к «голосам времени» и «гулу пространства», ему доступна идея относительности всех наших суждений. Радость труда, вера в добро, чувство единения с миром и природой делают его счастливым. Разорившийся и больной Ян постигает, что «вне его сознания нет причин для радости», а Йозефина утрачивает доверие к мужу. Мы видим бунт Маргоула против «живодера и сквалыги» мельника Немца. Во Маргоул все еще убежден, «что на свете, кроме нескольких воронов, все — настоящие люди…» Затем мы становимся свидетелями окончательного прозрения Маргоула. Права оказывается Йозефина, утверждавшая, что у бедняка всюду один удел — «быть ограбленным и опозоренным». Маргоул работает теперь в пекарне своего бывшего подмастерья, «разбогатевшего хама». Посредине раскорячилась машина для замеса — железная уродина на поросячьих ножках. И Ян — а ему никогда но стать настоящим пролетарием, ибо в нем нот «твердости этого сословия», — испытывает к ней недоверие патриархального ремесленника. Его прекраснодушное безумие теперь выступает как незрелость классового сознания. Рушится мечта Маргоула вывести сына в люди, и это окончательно подкашивает его. Наступает финал эпической трагедии. Маргоул умирает. Умирает не только от болезни. Он впервые взглянул в лицо правде, но еще не способен охватить умом все причины и следствия. И мир представляется ему кошмарным хаосом. Если в последние минуты жизни он прощается с Йозефиной «улыбкой мудреца», то лишь потому, что история Яна Маргоула не просто история бенешовского ремесленника, но также история Человека, смеющегося над своими заблуждениями, над своим очередным и все же не окончательным поражением. Именно поэтому Йозефина убеждается теперь в какой то особой, высшей правоте мужа.

Полемизируя с субъективистским психологизмом, Ванчура стремится дать подчеркнуто объективное изображение людей, предметов, общественных отношений, покоящееся на коллективном опыте и классовой оценке явлений. Герой характеризуется прежде всего своим поведением, своими прямыми высказываниями. Мы видим его преимущественно со стороны. Вместе с тем и косвенная характеристика героя, описание сведены до минимума. Ведь ренессансный герой Ванчуры не столь тесно связан с внешним миром, средой, как персонажи реалистической литературы XIX века. Косвенная характеристика играет более значительную роль в обрисовке мещанского Бенешова. Но и здесь подробное описание за. меняет выразительная крупная деталь, поэтический образ.

В чешской прозе XIX века обычно существовала резкая грань между литературной авторской речью и речью персонажей, предельно приближенной к устному говору, изобилующей недомолвками и паузами, а у писателей-натуралистов подчас косноязычной. У Ванчуры речь действующих лиц, в сущности, не отличается от авторской. Она не копирует бытовой язык. Ей свойственна поэтическая приподнятость и образность. Ее правдивость — это правдивость языка шекспировских персонажей, метафорического и афористичного и, с точки зрения реализма позднейшего времени, казавшегося слишком цветистым и искусственным.

В европейском романе «флоберовского» типа автор как бы исчезал со сцены. В позднейшем субъективистском психологическом романе, например, у Пруста, он сливался с героем. Ванчура восстанавливает его временно попранные права. Роман в понимании писателя был жанром поэтическим (в противовес публицистической и документальной прозе), и он, как в древней лиро-эпической песне, непосредственно обращается к своей аудитории и персонажам, оценивает их поступки, пересыпает повествование восклицаниями и риторическими вопросами. Голос его проникнут пафосом ненависти и любви. Силы зла выступают в гиперболизированном, зверином, чудовищном обличий. Подобная же гиперболизация и монументализация проявляется и в обрисовке положительных персонажей.

Сам характер образности у Ванчуры стилистически связан с эпохой гуманизма и гуситской реформации. Торжественная, ритмизованная ванчуровская проза, разбитая на периоды и абзацы, как бы соответствующие поэтическим строфам, носила явственную архаическую окраску и восходила к стилю «Кралицкой библии» и гуманистических сочинений XV–XVI веков. И вместе с тем это образность, рождавшаяся в атмосфере чешского поэтизма, в отблесках метафорических фейерверков стихов Незвала. Но если сторонники поэтизма освобождали поэтический образ от нут логики и архитектонической дисциплины, Ванчура соединял образ и конструкцию, поэтическое ассоциативное начало и продуманную, закономерную композицию.