Жозе Эса де Кейрош - Реликвия

— Пусть лучше рассказывает наш Теодорико, чтобы мы все могли насладиться…

Маргариде, задетый за живое, сдвинул свои грозные угольно-черные брови:

— В этой гостиной, сеньор падре Негран, никто не чувствует грандиозного так, как я!

Ненасытная тетушка нетерпеливо постучала веером:

— Довольно, довольно… Рассказывай, мальчик, не останавливайся! Расскажи нам еще что-нибудь божественное, что-нибудь особенно трогательное…

Все почтительно умолкли. Я рассказал, как мы ехали в Иерусалим и звезда шла по небу, показывая нам путь: так всегда бывает с наиболее уважаемыми богомольцами из хорошего общества; затем я описал, как я залился слезами, когда дождливым утром впервые увидел стены Иерусалима; и о том, как я, надев фрак, посетил вместе с отцом Поте гроб господень и как сладко рыдал перед ним в толпе верующих: «О сладчайший Иисусе, господи Христе, вот я, грешный, стою перед гробом твоим благодаря моей тетушке!»

Старая карга воскликнула:

— Как трогательно! У самого гроба господня!

Я утер платком разгоряченное лицо и продолжал:

— В тот вечер я сразу ушел в отель, чтобы всласть помолиться. И тут, господа, должен сказать, произошел один непредвиденный случай…

И я с сокрушенным видом поведал, как мне пришлось вступиться за веру, за славное имя Рапозо и за честь Португалии, вследствие чего вышло неприятное столкновение с неким бородатым исполином-англичанином.

— Драка! — встрепенулся коварный падре Негран, ждавший только случая ослабить блеск святости, которым я ослеплял тетечку. — Драка в граде господнем! Возможно ли? Какое неуважение!

Стиснув зубы, я посмотрел прямо в глаза ехидному падре:

— Да, сударь! Небольшое столкновение! Но да будет вам известно, сам иерусалимский патриарх встал на мою сторону, он даже потрепал меня по плечу и сказал: «Ну что ж, Теодорико, поздравляю: ты держался молодцом». Что теперь скажете?

Отец Негран склонил голову; тонзура бледно голубела на его темени, как луна в годину чумного мора.

— Ну, если его святейшество действительно…

— Да, сударь! А теперь я объясню тетушке, из-за чего произошла драка! В соседнем номере жила англичанка, еретичка; стоило мне встать на молитву, как она начинала бренчать на рояле и петь разные фадо и глупые, безнравственные арии из «Синей Бороды». Вообразите, тетечка: человек стоит на коленях и с жаром молит: «О пречистая дева Мария до Патросинио, даруй моей благодетельнице-тетушке долгие годы жизни!» — а в это время за перегородкой гадкая вероотступница визжит:

Поневоле выйдешь из себя… И вот однажды вечером, потеряв терпение, я выбежал в коридор, стукнул кулаком в дверь и крикнул: «Сделайте милость, помолчите! Рядом с вами живет христианин, который хочет молиться!»

— Ты был в своем праве, — заметил доктор Маргариде, — закон на твоей стороне.

— Патриарх держался того же мнения. Так вот, я, значит, накричал на англичанку через дверь и собирался тихо, спокойно уходить, как вдруг откуда ни возьмись явился ее папаша, огромного роста бородач, с толстой палкой в руке… Я вел себя очень тактично: скрестил руки и вежливо сказал ему, что не намерен затевать потасовку по соседству с гробом господним и что я желаю лишь одного: помолиться на ночь без помех. И знаете, что он ответил? Что ему начх… Неприлично повторить! Настоящее кощунство… И тогда, тетечка… В глазах у меня помутилось, я схватил его за шиворот и…

— Ты прибил его, сынок?

— Я из него лепешку сделал!

Все одобрили мою непреклонность. Падре Пиньейро привел выдержку из канонического устава, в которой подтверждается право веры побивать неверие. Жустино подпрыгнул от восторга, торжествуя победу над Джоном Буллем, уложенным наповал мощной лузитанской дланью. А я, взбодрившись от похвал, точно от звуков боевой трубы, вскочил со стула и кровожадно рычал:

— Я не потерплю безбожия! Сокрушу! Раздавлю! Насчет религии я зверь!

И, воспользовавшись минутой праведного гнева, я угрожающе потряс своим тяжелым волосатым кулаком над костлявой скулой падре Неграна. Долговязый служитель божий даже втянул голову в плечи. Но в эту минуту Висенсия подала чай на серебряном сервизе Г. Годиньо, и наши дорогие гости, держа в пальцах пирожки, разразились дружными похвалами:

— Поучительное странствие! Второй университет!

— Как чудесно мы провели вечер! Лучше, чем в Сан-Карлосе! Сколько интересного!