Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

— Выходит, мой милый, наше житье здесь, в Лиссабоне, простое, мирное, скучное, — во много раз лучше.

Они проходили по Лорето; и Карлос остановился и оглядел площадь, стараясь вновь проникнуться духом этого древнего центра столицы. Все, как прежде. Тот же сонный часовой бродит вокруг печальной статуи Камоэнса. Те же красные полотнища с церковными символами в дверях двух церквей. Отель «Альянс» все так же безмолвен и пуст. Яркое солнце заливает мостовую; кучера в шляпах набекрень настегивают кляч; три торговки рыбой идут с корзинами на голове, покачивая мощными, крутыми бедрами. На углу курят какие-то бездельники в лохмотьях; на другом углу, возле Гаванского Дома, тоже курят, беседуя о политике, другие бездельники, во фраках.

— Ужасно смотреть на это со стороны! — воскликнул Карлос. — Я говорю не о городе, а о людях. Уродливые, изжелта-бледные, неопрятные, вялые, озлобленные, мрачные!..

— Однако Лиссабон вовсе не одинаков, — возразил Эга убежденно. — Он очень разный! Ты должен взглянуть на Авениду… Давай пройдемся еще по Авениде, а потом — в «Букетик»!

Они пошли по Шиадо. На противоположной стороне тенты над витринами магазинов отбрасывали густую зубчатую тень. И Карлос узнавал стоявших у тех же дверей тех же субъектов, что и десять лет назад, все так же прислонившихся плечом к косяку, все в той же меланхолической позе. Морщины избороздили их лица, их волосы поседели, но они оставались на своем посту, у тех же самых дверей, постаревшие, с погасшими глазами, но в модных воротничках. Не доходя книжной лавки Бертрана, Эга вдруг со смехом тронул Карлоса за локоть:

— Взгляни-ка, ты видишь, кто стоит у кондитерской Балтрески?

Там стоял Дамазо. Пузатый, лоснящийся, отяжелевший, с цветком в петлице, с огромной сигарой в зубах, он олицетворял тупое самодовольство сытого и счастливого жвачного животного. Завидев своих бывших друзей, он сделал было движение укрыться в кондитерской, чтобы избежать встречи. Но неведомо почему, словно под воздействием неодолимой силы, он вдруг очутился перед Карлосом и протянул ему руку, расплываясь в улыбке сияющей физиономией.

— О, ты здесь!.. Какой сюрприз!

Карлос протянул ему два пальца, тоже улыбаясь, безразличный и забывший обо всем.

— Да, я здесь, Дамазо… Ну и как тут?

— Ах, в этом заурядном городишке… И надолго ты приехал?

— На неделю-другую.

— Остановился в «Букетике»?

— В «Брагансе». Да ты не тревожься. Я все больше за границей.

— Еще бы!.. Я и сам был в Париже три месяца назад, жил в «Континентале»…

— А!.. Что ж, рад встрече, прощай!

— Прощайте, друзья. Ты выглядишь что надо, Карлос, даже помолодел!

— Разве что на твой взгляд, Дамазо.

В выпученных глазах Дамазо и в самом деле ожил прежний огонь восхищения, он глядел вслед Карлосу, изучая его редингот, цилиндр, походку, как в те времена, когда Майа был для него воплощением столь любезного его сердцу высшего шика, того, «что можно увидеть лишь там, за границей…».

— Ты знаешь, что наш Дамазо женился? — сказал Эга, когда они отошли подальше, и снова взял Карлоса под руку.

Карлос ужаснулся. Как! Наш Дамазо! Женился?! Да, женился на дочери графа де Агеда; граф разорился вконец, а на руках у него куча дочерей. Дамазо всучили младшую. И великолепный Дамазо, поистине счастье для этой благородной семьи, оплачивает теперь наряды всех остальных дочерей.

— И жена его хорошенькая?

— Да, весьма… Теперь она дарит любовью одного славного юношу по имени Баррозо.

— О, бедный Дамазо!..

— Да, бедный, бедняжка, бедняжечка… Но, как ты видишь, он все равно счастлив. От неверностей жены еще больше растолстел.

Карлос остановился. С удивлением начал разглядывать балконы второго этажа, необычно изукрашенные, словно в день религиозной процессии, красными полотнищами с перевитыми монограммами. Не успел он поинтересоваться, что сие означает, как от кучки молодых людей, стоявших возле празднично расцвеченного дома, отделился развязный юнец с прыщеватым безбородым лицом, пересек улицу и крикнул Эге, задыхаясь от смеха:

— Если вы поспешите, то еще застанете ее внизу. Бегите!

— Кого?

— Адозинду!.. В голубом платье, с белыми перьями на шляпе… Скорее… Жоан Элизео сунул ей под ноги трость, и она растянулась на земле, вот была картина… Торопитесь!

Двумя прыжками длинноногий юнец возвратился к своим приятелям, а те, замолчав, с провинциальным любопытством разглядывали никому из них не знакомого элегантного спутника Эги. Тем временем Эга объяснял Карлосу про балконы и юнцов: