Жозе Эса де Кейрош - Новеллы

И поверите ли, друг мой, что и Элиза каждый вечер, неподвижно стоя у окна и опершись на решетку балкона (учетчик в ночных туфлях, растянувшись на софе, читал вечернюю газету), пристально всматривалась в черноту подъезда и молча посылала безутешному поклоннику свой взгляд и улыбку, как посылала прежде поверх роз и лилий со своей террасы в Арройосе. Жозе Матиас понял это и был потрясен до глубины души. И теперь, не выпуская изо рта сигареты, чтобы она своим огоньком, как маяк, указывала путь возлюбленным глазам его Элизы, он без слов говорил ей, что он, ее преданный и верный друг, здесь, на своем посту.

Днем он не имел обыкновения показываться на улице Сан-Бенто. Как мог он позволить себе такое — дерзнуть показаться в этом изодранном на локтях пиджаке и стоптанных башмаках? А все потому, что тот молодой человек с утонченным и строгим вкусом, которого когда-то знала Элиза Миранда, впал теперь в нищету и носил лохмотья. Где же добывал он каждый день три патако на вино и кусок трески в кабаке? Не знаю… Однако восславим божественную Элизу, мой друг! Как деликатно, как изощренно и какими сложными путями она, богатая, старалась поддержать нищего Жозе Матиаса! Весьма пикантная ситуация, не так ли? Благодарная сеньора оплачивала содержание двух мужчин — возлюбленного плоти и возлюбленного души! Между тем Жозе Матиас дознался, от кого получал милостыню, и спокойно, не крича о гордости, он, растрогавшись до глубины души и уронив навернувшуюся слезу, вызванную скорее всего водкой, отказался от ее щедрости.

Когда же темнело, Жозе Матиас смело спускался по улице Сан-Бенто и входил в свой подъезд. И как, друг мой, вы думаете, проводил свой день Жозе Матиас? Он выслеживал, преследовал учетчика общественных работ, разузнавал о нем все до мельчайших подробностей! Да, друг мой! Невероятное, исступленное, потрясающее любопытство к мужчине, которого избрала сама Элиза!.. Оба предыдущих, Миранда и Ногейра, вошли в ее альков гласно, через церковные двери, имея, кроме любви, определенные намерения — создать семью, домашний очаг, возможно, надеясь иметь детей, заслуженный покой и твердое положение в жизни. Но этот был возлюбленным, только возлюбленным, и она содержала его, чтобы быть любимой. Никаких других мотивов, кроме желания двух тел слиться воедино, у этого союза не было. И Жозе Матиас никак не мог утолить свою неутолимую жажду узнать все, что касается этого человека, которому Элиза отдала предпочтение, избрав именно его в тысячной толпе мужчин; он внимательно изучал его внешний вид, одежду. Учетчик, соблюдая правила приличия, жил на другом конце Сан-Бенто, около рынка. Эта часть улицы для оборванца Жозе Матиаса, которого здесь не могли настигнуть глаза Элизы, была своей: здесь он свободно, не скрываясь, мог наблюдать за тем, кто, храня тепло ее алькова, ранним утром возвращался к себе домой. Он не спускал с него глаз весь день, осторожно, как вор, следовал за ним на почтительном расстоянии. Но есть у меня одно подозрение, что Жозе Матиас вел себя подобным образом не из праздного любопытства, а лишь желая удостовериться, что, несмотря на все соблазны Лиссабона, и весьма серьезные для простого учетчика из Бежи, тот хранил верность Элизе. Жозе Матиас считал, что служит ее счастью, он проверял возлюбленного женщины, которую любил.

Друг мой, сколь совершенен спиритуализм и необычайна преданность спиритуалиста! Душа Элизы безраздельно принадлежала ему, и он ежедневно ей поклонялся, но ему хотелось, чтобы и телу Элизы тот, кому она его вручила, поклонялся не менее преданно. Но учетчик был полностью верен столь красивой и столь богатой женщине, одетой в шелка и бриллианты, которые его ослепляли. И кому ведомо, друг мой? Может, как раз эта верность, это плотское поклонение Элизе и было последним счастьем, которое изведал в жизни Жозе Матиас. Я склонен думать именно так, потому что прошлой зимой в одно дождливое утро я встретил учетчика. Он покупал камелии у цветочника на улице Оуро, а на углу напротив стоял исхудалый, весь в лохмотьях Жозе Матиас и, наблюдая за ним, ласково, почти с благодарностью улыбался! И очень может быть, что этой ночью, дрожа от холода в подъезде и постукивая промокшими подметками, он, нежно глядя на темные окна, думал: «Бедняжка Элиза. Она довольна, что он принес ей цветы!»

Так продолжалось три года.

И вот, мой друг, позавчера вечером запыхавшийся Жоан Секо появился в моем доме: «Только что на носилках отнесли в больницу Жозе Матиаса — воспаление легких!»