Гарольд Роббинс: Никогда не люби незнакомца

— Обещаю.

Когда сестра Анна повернулась к брату Бернарду, на ее бледном лбу блестели капли пота.

— Фрэнсис уже достаточно наказан, брат. Теперь он будет вести себя хорошо. Он дал слово. Я пойду молиться за спасение его души. — Она отвернулась от брата Бернарда и направилась к двери.

Несколько секунд брат Бернард молча смотрел на меня, затем пошел в столовую.

— Иди поужинай.

Я был большим парнем и все понимал. Сегодня я решил не идти купаться и вернулся в школу мучить сестру Анну. По ее взглядам я понял, что она не забыла тот вечер в приюте. Тогда я осознал, что сестры тоже женщины.

Когда я вернулся в школьный двор, еще была большая перемена. У ворот проходила шумная игра в мяч. Я увлекся и очнулся, только оказавшись на земле. Один парень подставил ногу, а Джерри Коуэн толкнул. Джерри расхохотался.

— Что смешного, черт побери? — рассердился я.

— Это тебе за шарик. Думал, я не заметил? — продолжал хохотать он.

— О'кей, — произнес я, вставая. — Квиты. Мы сели на бордюр и принялись наблюдать за игрой. Так мы и сидели до начала занятий — Джерри Коуэн и я, сын мэра Нью-Йорка и сирота из приюта Святой Терезы, которые милостью Божьей ходили в одну приходскую школу и были близкими друзьями.

Сколько себя помню, всегда жил в приюте. Жизнь там не такая уж и плохая, как все думают. Нас хорошо кормили, одевали и учили. Меня не очень беспокоило отсутствие родительской ласки. Среди других черт характера я был щедро наделен самостоятельностью и независимостью, которые большинство детей приобретают значительно позже.

Я вечно где-то подрабатывал и занимал деньги другим ребятам, которые по идее должны были занимать мне. Я знал, когда им выдают деньги на карманные расходы, и всегда возвращал свои бабки. Около двух недель назад я занял двадцать центов Питеру Санперо. Раз он просто смылся, потом ответил, что на мели, но сегодня я собирался вернуть свои двадцать центов.

После занятий я остановил Пита и двух его приятелей на школьном дворе.

— Эй, Пит, как насчет моих двадцати центов? — поинтересовался я.

Питер считал себя крутым парнем и думал, что знает ответы на все вопросы. Он был чуть ниже меня, но значительно шире в плечах и тяжелее.

— А что насчет твоих двадцати центов? — издевательски переспросил он.

— Я хочу получить их. Я занял тебе бабки, а не подарил.

— Да пошел ты со своими двадцатью центами! — прогнусавил Санперо и повернулся к друзьям. — Знаете, чего я терпеть не могу в этих сиротках из приюта? Мы содержим для них школу, а они ведут себя словно хозяева. Я тебе отдам твои двадцать центов, когда захочу и когда они у меня будут!

Я начал злиться, но не потому, что меня обозвали сироткой. Плевать! Меня часто называли сиротой. Я не был похож на Маккрери, который очень переживал, когда его обзывали сироткой. Брат Бернард часто говорил: «Дети, вы самые счастливые! Все мы Божьи дети, но вас Господь любит больше всех, потому что он единственный ваш родитель». Нет, когда меня называли сиротой, я не злился. Но я никому не собирался позволять водить себя за нос.

Я бросился на Питера Санперо. Он сделал шаг в сторону и заехал мне в челюсть. Я упал.

— Ах, ты вшивый итальяшка!

Он бросился на меня сверху и ударил кулаком в лицо. Я почувствовал, как из носа потекла кровь, и двинул Питу коленом в пах. Его лицо побелело, и он начал сползать с меня. Я освободил одну руку и ударил его по шее прямо под подбородком. Он скатился с меня и замер. Питер держался одной рукой за пах, а другой за бок и тихо стонал.

Я встал и нагнулся над ним. Кровь из разбитого носа капала прямо ему на рубашку. Достал из кармана горсть мелочи, отсчитал двадцать центов и показал его друзьям.

— Видите, я беру только свои двадцать центов? Если хотите, с вами будет то же самое, что с ним!

Они молча смотрели, как я пошел, вытирая кровь из носа, потом подняли своего друга.

Я отправился в бильярдную Джимми Кеуфа. Кеуф в зеленых очках сидел за стойкой.

— Что стряслось, малыш? — рассмеялся он.

— Ничего особенного, мистер Кеуф, — гордо ответил я. — Просто один тип подумал, что может не вернуть мне долг, но он ошибся.

— Молодец, Фрэнки. Никогда не позволяй водить себя за нос. Как только ты это сделаешь, тебе крышка! Пойди умойся и подмети здесь. — Я слышал, как он сказал кому-то: — Когда-нибудь этот парень добьется многого. Ему только тринадцать, а он уже собирает ставки лучше меня.

В туалете воняло табаком и мочой. Я встал на унитаз и открыл окно. Затем вымыл руки и лицо и вытерся концом рубашки. Вернувшись в бильярдную, принялся за работу.