Эдит Уортон - В лучах мерцающей луны

Он отправил пневматической почтой телеграмму миссис Николас Лэнсинг с извещением, что зайдет к ней сегодня днем, в четыре часа. «Так нам должно хватить времени, — холодно подумал он, — чтобы, как она выражается, „все урегулировать“ и не помешать вечернему визиту Стреффорда».

Телеграмма от мужа гласила:

«Сегодня в четыре часа. Н. Л.»

Весь день она в состоянии мучительного нетерпения вдумывалась в эти слова, пытаясь вычитать в них сожаление, переживание, воспоминания, какое-то эхо собственного душевного волнения. Но она подписала свое письмо «Сюзи», а он «Н. Л.». Это определяло пропасть между ними. В конце концов, она была свободна, а он нет. Возможно, учитывая его положение, она только увеличила дистанцию между ними своей необычной просьбой о встрече.

Она сидела в крохотной гостиной, и бронзовые часы отсчитывали минуты. Она не выглядывала в окно: будешь караулить его, удача вполне может изменить. Казалось, тысячи незримых духов, тайных демонов добра и зла, сгрудились вокруг нее, подслушивая ее мысли, подсчитывая удары сердца, готовые воспользоваться малейшим признаком уверенности в себе и мгновенно выставить ее на посмешище. О, сюда бы алтарь для ее искупительной жертвы! И что может быть слаще ее перебоев сердца, слез, душащих ее?

Зазвенел дверной колокольчик, она вскочила словно подброшенная пружиной. В зеркале между двумя букетами сухой травы ее лицо выглядело бледным и безжизненным. Ах, если она покажется ему чересчур изменившейся!.. Если б только было время броситься наверх и тронуть губы помадой…

Дверь отворилась; потом затворилась за ним; он пришел.

— Ты хотела видеть меня?

— Да, — ответила она, и ее сердце, казалось, прекратило биться.

Сначала она не могла понять, что за таинственная перемена произошла с ним и почему, глядя на него, ей кажется, что перед ней незнакомый человек; потом она поняла, что его голос звучит так, как обычно звучал, когда он говорил с посторонними людьми; и она сказала себе с болезненной дрожью понимания, что стала для него «посторонней».

Последовало гробовое молчание; потом она пробормотала, сама не зная, что говорит:

— Ник… не присядешь?

— Спасибо, — ответил он, но как будто не слыша ее, потому что продолжал неподвижно стоять; полкомнаты разделяло их.

И постепенно ее охватило ощущение, что в его присутствии нет ни смысла, ни надежды. Между ними словно встала гранитная стена. Казалось, эта стена скрыла ее от него, будто своим отрешенным взглядом он смотрит на стену, а не на нее. Внезапно она сказала себе: «Он страдает больше, чем я, потому что жалеет меня и боится сказать, что собирается жениться».

Эта мысль уязвила ее гордость, и она, вскинув голову, с улыбкой встретила его взгляд.

— Ты не думаешь, — сказала она, — что будет разумней… учитывая столь большие изменения в твоей и моей жизни… встречаться, в смысле, как друзья? Я хотела сказать тебе, что ты не должен чувствовать… чувствовать жалость ко мне.

Он густо покраснел.

— О, я знаю… знаю, что… — поспешно проговорил он и добавил с наигранной живостью: — Но спасибо, что сказала.

— Нет ничего, — продолжала она, — что при таких встречах могло бы в малейшей степени смущать или мучить нас, когда мы оба узнали… — Она протянула ему руку. — Я слышала о тебе и Корал, — договорила она.

Он взял ее руку ледяными пальцами и тут же отпустил.

— Спасибо, — сказал он в третий раз.

— Не присядешь?

Он сел.

— Ты не думаешь, — продолжала она, — что новый способ… встречаться как друзья… и без враждебности обсуждать какие-то вещи… в конце концов, намного приятней и разумней?

Он улыбнулся:

— Безмерно мило с твоей стороны, что ты так чувствуешь.

— О да, я так чувствую!

Она замолчала и спросила себя, что хотела сказать дальше и почему вдруг потеряла нить рассуждения. Размышляя, она услышала, как он тихо откашлялся.

— Тогда позволь сказать, — начал он, — я очень рад… безмерно рад, что твое собственное будущее так прекрасно устроилось.

Она вновь подняла глаза на его каменное лицо, на котором не дрогнул ни единый мускул.

— Да, это… это ведь все тебе облегчает, правда?

— И тебе, надеюсь. — Он помолчал, затем продолжил: — А еще хочу сказать, что прекрасно понимаю…

— Ох, — перебила она, — и я тоже; я имею в виду, твою точку зрения.

Они опять замолчали.

— Ник, почему мы не можем быть друзьями, настоящими друзьями? Разве так не легче? — произнесла она; губы у нее подергивались.